Когда Геннадий рос, российские космонавты все еще были романтическими символами. На фотографиях они стояли с гордо поднятыми головами, страстно желая пройтись по холмам Луны и Марса. Геннадий видел их и через несколько лет после коллапса Советского Союза, когда у них еще оставалась работа, но уже не было бюджета или цели. Так куда привели их эти мечты?
Космодром Байконур находился южнее.
Вместо космоса им в конечном итоге тоже пришлось устраиваться на жесткой кровати в Казахстане.
Утром они поехали на старый завод на арендованном индийском седане «Тата». Поля вокруг Степногорска выглядели так, словно их испепелил гнев божий, однообразие нарушали только ярко-синие изгороди для улавливания росы, тянущиеся ряд за рядом по травянистой щетине.
– Что это? – спросил Амброс, тыкая в изгороди пальцем, и это были первые слова, которые он произнес после завтрака.
На заваленном хламом поле, бывшем полигоне SONPB, на временных мачтах все еще крутились ветряки. Неподалеку от них виднелось несколько вагончиков размером с транспортный контейнер с большими решетками по бокам. Этот участок смотрелся приятнее окружающей степи, в отдалении даже росли деревья. Впрочем, он располагался во влажной низине, и за заводом протекал ручей. Возможно, он до сих пор не пересох, и это обнадеживало.
– В штаб-квартире мне сказали, что здесь работает какая-то группа по исследованию климата, – сообщил Геннадий, подъезжая и останавливая машину. – Но это и сейчас общедоступное место.
– Они построили завод по производству сибирской язвы в пяти минутах езды от города? – Амброс покачал головой – то ли от удивления, то ли отвращения. Оба вышли из машины, и Амброс осмотрелся с видимым разочарованием. – Ого, ничего не осталось.
Кажется, его ошеломила бескрайность ландшафта. На месте, где стоял завод, теперь из потрескавшейся земли торчали лишь несколько стен фундамента, если не считать больших коробчатых машин, издававших стрекот и жужжание. Они сгрудились неподалеку от того места, где когда-то находились бункеры, поэтому Геннадий, хмурясь от любопытства, направился в ту сторону. Амброс побрел за ним, бормоча:
– …последнее обновление прошло лет десять назад, не меньше.
Он был в очках, поэтому, наверное, сравнивал нынешний вид с тем, что сохранилось в сети.
Как значилось в заметках Геннадия, бункеры представляли собой засыпанные грунтом и поросшие травой здания со стенами двухметровой толщины, способными выдержать атомный взрыв. В шестидесятые и семидесятые в них располагались ряды бетонных ванн, в которых выращивали бациллы сибирской язвы. Потом эти ванны разбили и залили бетоном, а тяжелые двери демонтировали, но, чтобы полностью изолировать бункеры, потребовались бы слишком большие усилия. Он заглянул в первый бункер из ряда, под номером 241, и увидел плоскую водяную гладь, уходящую куда-то в темноту.
– Отлично. Работа становится все хреновее. Быть может, придется идти вброд.
– Но что ты ищешь?
– Я… ого…
Обогнув холм бункера 242, он заметил несколько «Хаммеров» и грузовиков. С дороги они не были видны. Людей он так и не разглядел, поэтому пошел к бункеру. Спускаясь по щербатой рампе к массивной входной двери, он услышал легко узнаваемый щелчок передернутого винтовочного затвора.
– Туда лучше не входить, – сказал кто-то по-русски.
Геннадий осторожно посмотрел налево и вверх. На вершину холма поднялась молодая женщина. Винтовка в ее руках была нацелена точно на Геннадия.
– Вы что здесь делаете? – У нее проявился местный акцент.
– Просто осматриваем. Мы услышали о старом заводе бактериологического оружия и подумали, что хорошо бы на него взглянуть. Ведь это не закрытая территория.
Она выругалась, и Геннадий услышал за спиной шаги. Амброс сильно испугался, когда двое крупных мужчин – тоже с винтовками – вышли из-за пластиковой пленки, натянутой на дверь бункера. Оба были в ярко-желтых масках, какие носят пожарные, на спинах закреплены баллоны с воздухом.