– Я надеялся, что это мне скажете вы. Мы нашли только ассигнования на странную деятельность, которая никак не могла иметь отношения к ядерным испытаниям. Примерно за год до взрыва на месте будущего испытания возводили какие-то мощные конструкции. Понимаете, иногда в таких местах строили макеты городов, чтобы потом изучить ущерб. Именно это я поначалу и подумал, потому что были заказаны тысячи тонн цемента, арматуры, асбеста и тому подобного. Но в документах после испытания нет ни единого слова о том, куда все эти материалы подевались.
– Они заказали в SONPB какие-то сорта сельскохозяйственных растений, – добавил Геннадий.
Егоров кивнул.
– Но никто бы не заметил этих противоречий, если бы не ваш приятель и то, что он обнаружил. Кстати, что это было?
В голове Геннадия начало формироваться странное подозрение, но оно было таким невероятным, что он не решился его высказать.
– Я хочу взглянуть на место испытания «Царицы», – ответил он. – Возможно, это даст нам подсказку.
Егорова такой ответ, очевидно, не удовлетворил, но он промолчал и лишь попробовал удобнее расположиться на сиденье «Таты», что-то бормоча. Через какое-то время, когда шорох колес по темному шоссе уже начал гипнотизировать Геннадия, Егоров сказал:
– Все разбилось вдребезги, понимаете?
– Гм-м-м?
– Россия. Раньше было тяжело, но у нас хотя бы имелась гордость. – Он отвернулся и уставился в темное окно. – После девяностого года из страны ушла жизнь. Низкая рождаемость, мужчины спивались насмерть к сорока годам… ни амбиций, ни надежд. Потерянная страна.
– Вы уехали?
– Физически – да. – Егоров бросил на Геннадия быстрый взгляд. – Но совсем уехать невозможно. Только не из такой страны. Вот уже много лет я борюсь за то, чтобы вернуть России былую славу – наше чувство гордости. Но лучшее, чего мне удалось добиться. – ее сетевой образ. Компьютерная игра. – Последнее слово он презрительно выплюнул.
Геннадий не ответил, но он хорошо понимал чувства Егорова. Некоторые из этих проблем имелись и на Украине – отсутствие целей, потеря уверенности… И лучше тоже не становилось. Он подумал о выжженных степях вокруг, которые глобальное потепление сделало необитаемыми. В этом году в Сибири прокатились обширные лесные пожары, а пустыня Гоби все расползалась на север и запад, угрожая казахам по мере того, как Каспийское море усыхало, превращаясь в соленую лужу. Он подумал о SONPB.
– Они ушли, но оставили за собой мусор, – сказал он.
Токсичный и гниющий мусор: атомные подлодки, стоящие на причалах возле Мурманска, нитраты, пропитавшие почву около пусковых площадок Байконура. Призраки советского прошлого витали в этой темноте: радиация в грунтовых водах, мутации в лесах, яды в пылевых облаках, ставших нынче обычным явлением. Геннадий всю свою взрослую жизнь занимался уборкой этого мусора и еще позавчера мог бы сказать себе, что дело успешно продвигается и все худшие кошмары остались в прошлом. Метастабильные ВВ все изменили, одним фактом своего существования сделав прежние угрозы смехотворными.
– Попробуйте поспать, – сказал он Егорову. – Мы будем ехать всю ночь.
– Я теперь вообще мало сплю.
Старик замолчал, уставившись вперед. Он не мог сейчас, надев очки, бродить в сети по одной из советских республик, потому что их сетевые адреса были здесь блокированы. Но, возможно, он и так видел эти картины – как отважные молодые люди в грузовиках едут к Семипалатинску наблюдать за ядерным взрывом, как прокладывают железнодорожные пути, по которым доставят части гигантской лунной ракеты, обреченной взорваться на стартовой площадке… Со взглядом, твердо устремленным в прошлое, он казался полной противоположностью Амбросу с его американской мечтой о новом мире, не отягощенном собственной историей, чьи красные дюны уходили к чистому и таинственному горизонту.
Первым живым существом в космосе стала русская собака Лайка. Она умерла на орбите, не вернувшись домой. Глядя на усеянное звездами небо, Геннадий почти видел ее призрак, вечно мчащийся по небесам рядом с умершей мечтой о покорении космоса, о флагах, воткнутых в инопланетный грунт, и о сияющих куполах на холмах Марса.
К месту испытания «Царицы» они приехали в половине пятого утра – на этой широте и в это время года. Семипалатинский полигон оказался плоской, голой и выжженной равниной: Марсом с клочками высохших кустарников. Ирония состояла в том, что землю убили не сотни взорванных здесь бомб – даже через десять лет после закрытия полигона низкие округлые холмы покрывал богатый ковер колышущейся травы. А убило эту степь резкое изменение климата, не предусмотренное КГБ и ЦРУ.