— Эй, Большой Си, — сказал я, — а ты не в курсе, что там случилось с Чарли Паркером?
Даже Граббс не осмелился бы перебивать Тортона.
И тут Большого Си словно прорвало. Если верить ему, то Птаха, да, тот самый Птаха, путешествовал на том же корабле, что и мы. Паркер сумел отказаться от наркоты, но продолжал как рыба плавать в виски и вине и все так же поглощал жареную курятину по пять порций за раз, выкуривал по три пачки сигарет в сутки, и все это — и особенно алкоголь — постепенно убивало его.
— Они увели его и сделали с ним что-то такое, что он избавился от многих привычек, преследовавших его при отлете с Камарильи. Но в итоге стало только хуже, они убили в нем все, что только можно было убить. Птаха был растоптан, выжжен изнутри. Он только и мог, что играть по старым записям. Да, исполнял он их в совершенно безумной, обалденной манере. Но ни на что новое-то способен уже не был. И, сказать по правде, до меня доходили слухи, что жабы понаделали его копий. На всякий случай, чтобы всегда иметь его под рукой. Проще говоря, то, чего он был лишен, ушло на строительство тех самых копий.
Ребята явно были напуганы и смущены, и я понял, что все-таки смогу повлиять на них. Даже Граббс, судя по выражению его лица, начал испытывать некоторые сомнения, начал подумывать насчет того, что нам пора бы уже оказать хоть какое-то сопротивление.
— Парни, взгляните на это вот с какой стороны: они не станут копировать никого, чья музыка бы им не нравилась, — произнес я. — Проще говоря, чем это лучше рабства? Можно ли позволять копировать свое тело и разрешать, чтобы в никуда была выброшена самая ценная часть? Ваша душа? — Я очень надеялся, что даже космические мусульмане верят в существование души.
— Ладно, и что ты предлагаешь? Прекратить играть? — вызывающим тоном поинтересовался Якуб, и Граббс, хотя уже и был готов действовать, кивнул: «что мы-то тут можем сделать?».
— Ну уж нет, — сказал я. — Прекратим играть, так они, чего доброго, высадят нас на Юпитере, или еще где. Контракт придется соблюдать. Мы продолжим выступления, вот только будем играть не то, что им нравится. Кто знает, может нас и отправят домой пораньше. В конце концов, подписываясь под это дело, я обещал только одно: исполнять для них джаз.
— Знаешь, а мне уже нравится, — закивал Большой Си. — Есть какие-то предложения?
— О, да, я уже кое-что придумал. Пойдемте все ко мне, — сказал я. — Надо бы нам прослушать еще несколько пластинок и разучить пару мелодий.
Большой Си нацепил на себя привычную широкую улыбку заправского конферансье и посмотрел на жабью публику.
— Добро пожаловать, дамы, джентльмены, да и вообще, кем бы вы ни были. Рады снова видеть вас после целой недели, проведенной на лунах Юпитера. За это время мы составили и тщательно отрепетировали новый репертуар, и я уверен — это вызовет настоящий всплеск. Еще раз добро пожаловать, и запомните: мы будем играть для вас в течение всего путешествия.
Затем он повернулся лицом к нашей группе и отщелкал пальцами: раз, два, раз-два-три-четыре, и тогда Джимми Роско начал соло рояле. «Смешать, но не взбалтывать» — в ту ночь эта композиция стала моей самой любимой из всего творчества Монка.
Спустя пару тактов подключился и остальной бэнд, и ни один из нас, черт возьми, даже не пытался расплыться. Нам удалось серьезно встряхнуть публику. Вся аранжировка была выстроена вокруг партии рояля, исполняемой в монковском стиле. Медь гремела на разные голоса, а саксофоны в унисон выводили визгливое соло.
Никогда не думал, что жабы могут так быстро очистить помещение. Конечно, дошло до них не сразу; большинство оставалось на своих местах, пока мы не перешли к «Тринкл Тинкл» — и вот это вынести они уже не могли. Распробовав Монка, инопланетяне почувствовали себя так скверно, что некоторые даже обгадились. Не самое приятное зрелище. Но, поверьте, я до сих пор испытываю немалую радость, вспоминая, как Тяжелые Брови поскользнулся на этом фиолетовом инопланетном навозе и рухнул прямо на свой фагот, разломив тот напополам.
Не имею ни малейшего понятия, что именно в этой музыке так влияет на чужаков. Этого и сам Монк не знает. Позднее, возвратившись на Землю, я рассказал ему об этом вечере, и Телониус чуть не лопнул от смеха. Он сообщил мне, что к нему уже заходил какой-то ученый, одержимый некой теорией, вооруженный распечатками с расчетами, графиками и непонятными цифрами. Но Монк ответил, что ответ на этот вопрос куда проще. «Все дело в таланте», — сказал он тогда и подмигнул.