— Они умнее нас.
— О, да. И это доказательство, если оно нам нужно, что это послание не предназначалось конкретно нам.
— Потому что в таком случае они бы его упростили «для чайников». Как думаешь, насколько они умны? Умнее нас, безусловно, но…
— А существуют ли пределы? Что ж, может быть. Можно представить, что более старая структура выйдет на плато развития, как только они установят важнейшие истины об устройстве вселенной и выйдут на технологический уровень, оптимальный для их нужд… Нет причины считать, что прогресс обязан вечно двигаться вперед и вверх. Далее, опять-таки, могут существовать фундаментальные пределы по обработке информации. Не исключено, что мозг, ставший чрезмерно сложным, подвержен срывам и уязвим для перегрузок. Должна иметься золотая середина между сложностью и стабильностью.
Я налил ему еще кофе.
— Я поступил в Кембридж. И я привык общаться с существами, которые умнее меня. Или мне полагается ощущать себя деморализованным?
— Это тебе решать, — улыбнулся он. — Но Орлята для нас — новая категория существ. Это тебе не встреча инков с испанцами, когда имелся лишь технологический разрыв. И те и другие были людьми. А вот мы можем обнаружить, что мост через пропасть, разделяющую нас и Орлят, нельзя будет перебросить никогда. Помнишь, как папа читал нам «Путешествия Гулливера»?
Я вспомнил и улыбнулся.
— Те говорящие лошади пугали меня до смерти. Уж они точно были умнее нас. И как на них реагировал Гулливер? Они внушали ему благоговейный страх. Он пытался им подражать, и даже после того, как они его выгнали, он презирал людей, потому что они были не столь хороши по сравнению с лошадьми.
— Месть мистера Эда, — сказал я. Но подобный юмор он всегда понимал с трудом.
— Может быть, нас тоже ждет такой путь — мы станем подражать Орлятам или бросать им вызов. А может быть, уже само знание, что существует раса, которая умнее нас — это смерть.
— Все это публично известно?
— О, да. Мы считаемся филиалом NASA, а они четко соблюдают политику открытости. К тому же наш институт дырявый, как решето. Нет смысла даже пытаться о чем-то умолчать. Но мы выдаем новости постепенно и трезво. И они становятся почти незаметными. Ты сам, например, много об этом знаешь?
— А что ты думаешь про сам сигнал? Это нечто вроде суперэнциклопедии?
Он фыркнул:
— Может быть. Оптимисты контакта лелеют на это надежду. Но когда европейские колонисты высаживались на новых берегах, первым делом они раздавали не энциклопедии или учебники истории, а…
— Библии.
— Да. Но сигнал может быть и чем-то менее подрывным. Огромным произведением искусства, например. Зачем они вообще его послали? Может быть, это их предсмертное послание. Или гробница фараона, полная сокровищ. Мол, посмотрите: мы здесь были, и вот какими хорошими стали.
— Так чего ты хочешь от меня?
Он уставился на меня. Я подумал — ясно ведь, что он старается придумать, в своей обычной неуклюжей манере, как бы заставить меня сделать то, что ему хочется.
— Ну, а ты как думаешь? По сравнению с этим сигналом, перевод с самых малопонятных человеческих языков — пара пустяков, а Розеттского камня у нас нет. Послушай, Джек, наши средства обработки информации в институте теоретически очень умны, но они ограниченны. Потому что работают на процессорах и с хранилищами памяти лишь чуть получше этого. — Он показал свой наладонник. — В то время как программные монстры, которые делают для тебя обработку данных, на несколько порядков мощнее.
Программы, которые я разработал и обслуживал, обрабатывали бесконечные потоки данных, собираемые на каждого жителя страны, начиная с ваших поминутных перемещений на частном или общественном транспорте, и кончая тем, какую порнуху вы качаете и как прячете ее от супруга или сожителя. Мы отслеживали структуру вашего поведения и отклонения от этой структуры. «Террорист» — понятие широкое, но подходящее для описания современного феномена, которое мы искали. Террористы — иголки в стоге сена, в котором все прочие — соломинки.
Эта непрерывная обработка данных в режиме реального времени требовала чудовищных по объему хранилищ данных и соответствующих вычислительных мощностей. Несколько раз мне доводилось бывать в центральном офисе и видеть эти большие компьютеры в бункерах под Новым Скотланд-Ярдом: гигантские сверхпроводящие нейронные сети, подвешенные в таких холодных помещениях, что от мороза там перехватывало дыхание. Ничего подобного ни в частном секторе, ни в науке не имелось.