– В сутках всего двадцать шесть часов, мой мальчик, – сказал он. – В году триста тридцать семь дней. Ты не сможешь прочесть все.
Они смотрели на звезды и ели вяленую говядину и лепешки. Гирлянда малых лун тянулась, пересекая полумесяц – улыбку Луны. Некоторые были достаточно большими, чтобы получить имена – отец Уорнера называл большинство из них именами ремесленников из «Летней ночи», – в то время как другие появлялись и исчезали слишком быстро, чтобы удостоиться названия. Это было всего через пятьдесят лет после Падения.
Уорнер услышал в своем голосе шелест опадающих листьев, едва уловимый шепот могилы. «Великое дело – сон в теперешние времена, – подумал он устало. – Когда я просыпаюсь, я молю о том, чтобы снова уснуть». Он сел на своего коня Тачстоуна и поехал по Стейт-стрит к Уильям, мимо разрушенных магазинов по обеим сторонам улицы и деревьев, растущих сквозь провалившиеся крыши. На Уильям он покинул заросшую травой улицу и въехал в рощу, имевшую когда-то форму четырехугольника. Отец Уорнера научил его этому слову, когда он был мальчишкой и слушал, как старшее поколение рассказывает о жизни до Падения и Долгой Зимы, последовавшей за ним. Это было запрещенное слово, от него попахивало стремлением к знаниям. Известно, что Миссионеры Библии убивали за то, что человек произнес его.
Уорнера окружили строения из кирпича и песчаника, великолепные даже в упадке. Одно из них, должно быть, было библиотекой, и, быть может, именно ее они пропустили. Он привязал Тачстоуна к ржавым перилам у начала лестницы и медленно вошел в атриум с мраморным полом. Уорнер сразу понял, что сделал правильный выбор; сквозь дверной проем виднелись разбитые корпуса компьютеров, а за ними перевернутые книжные полки, почерневшие от давнего огня. Снова неудача. Слишком многое могло случиться за сто лет.
– Есть ли место, куда вы не добрались? – спросил Уорнер тихо у людей, отсутствующих или же давным-давно мертвых. – Нужно ли и дальше замалчивать?
Зная, что увидит, Уорнер пошел по книгохранилищу с этажа на этаж, заходя в незапертые помещения и взламывая замки там, где они были. И хотя Миссионеры Библии побывали здесь и оставили после себя пепел и разрушение, он временами находил книги, погибающие в этих запертых комнатах: технические справочники, учебники по менеджменту, пособия по ведению бизнеса. Но ни романов, ни стихов, ни пьес. Никакого Гамлета.
– Пухольс? – переспросил отец Уорнера. – Правда?
Лодочник улыбнулся.
– Говорит, тот был его отцом. Я, между нами, сомневаюсь. Но не говорите ему об этом.
– Кто такой Пухольс? – спросил Уорнер.
– Игрок в бейсбол, – ответил отец. – Потрясающий игрок, еще до Падения.
Уорнер видел гастролирующие команды игроков. Отец предупреждал его насчет них, особенно когда они приходили посмотреть спектакль. Отец говорил, что мальчики, играющие женские роли, возбуждают совсем другой интерес. Никогда не позволяй им оказаться с тобой наедине. Уорнер не мог себе представить, что когда-то в бейсбол играли перед таким огромным количеством людей, чтобы заполнить стадион в Сент-Луисе. Сиденья, ряды и ряды сидений, в два яруса наверху, с торчащими остатками балок, поддерживавших третий ярус, – казалось, сюда можно разом вместить всех людей, которых Уорнер когда-либо видел.
Пухольс был почти так же стар, как отец Уорнера, с лицом смуглым и морщинистым там, где удавалось его разглядеть сквозь белый водопад бороды. Он был одет в рубаху с изображением птицы кардинала, сидящей на бейсбольной бите, и во время разговора с ними держал в руках биту. Он спросил, что труппа может показать.
– Все, что угодно, из Шекспира, – ответил отец Уорнера, – за исключением того, что и ставить не стоит. Некоторые музыкальные ревю – для ночных показов. И у нас есть история про Падение.
– Шекспир, – повторил Пухольс. – Забавный малый. После я приглашу вас на прием, тогда и посмотрим насчет ваших песенок.
Покидая Анн-Арбор, Уорнер повернул на юг, двигаясь по дороге US-23, пока она не слилась с 75-й, ведущей во Флориду. Скоро здесь будет снег. Ему придется возвращаться в Цинциннати и плыть вниз по реке. С годами Уорнер создал сезонный ритуал, предоставляя реке уносить его к жизни, которую он запомнил с юности: лодки, дни, проходящие за забрасыванием лесок в теплую коричневую воду возле Натчеза шли у развалин Мемфиса. И он все еще питал надежду найти Сью, поэтому каждый год останавливался у дома-корабля, чтобы поговорить с Шулерами и узнать все, что возможно. Сорок лет прошло без единой весточки от Сью, и все же он надеялся. По правде говоря, даже сильнее, чем на успех поисков, затеянных в память отца. Поскольку Уорнер не преуспел в этом, быть может, он еще сумеет встретиться со своим ребенком.