Мне по–прежнему не спится по ночам. И вместо того чтобы вложить оставшиеся деньга в оплату долга, я внесла часть суммы за девятимиллиметровый пистолет. Его нашел для меня Эд. Я даже не знаю, где взять оружие.
Шерри заехала за мной на грузовичке и привезла на козью ферму. У Эда есть несколько ружей и старый револьвер, который некогда принадлежал еще его отцу. Когда мы подъехали к дому, он на заднем дворе покрывал креозотом новые столбы изгороди, но с радостью зашел с нами в дом.
— Итак, ты сдалась, — ухмыляется он. — Перешла на темную сторону.
— Верно, — соглашаюсь я.
— Что ж, это славное оружие для самообороны, — говорит он. У Эда седеющие короткие волосы. Он совсем не похож на владельца оружия. Скорее, на продавца мобильных телефонов из местного торгового центра. И Эд вовсе не напоминает того, кто может захотеть жениться на Шерри или разводить коз. Однажды он рассказал мне, что получил ученую степень по антропологии, а в этой области сложно устроиться на работу.
— Предложи ей что–нибудь холодное! — кричит его жена из ванной комнаты. Беременная Шерри не может проехать и двадцати минут в тряском грузовике, чтобы не пописать.
Эд приносит мне холодный чай, берет револьвер, проверяет, есть ли в нем патроны, и вручает мне. Объясняет, что первым делом мне нужно всегда смотреть, заряжено оружие или нет.
— Ты только что это сделал, — говорю я.
— Ага, — кивает он. — Но, может, я идиот. Всегда следует проверять.
И он показывает мне, как это делать.
Револьвер совсем не такой тяжелый, как я себе представляла. Я уже не раз замечала: когда думаешь, что нечто изменит твою жизнь, на деле обычно это не так. Позже Эд выходит вместе со мной на задний двор и учит стрелять. А я вовсе не удивляюсь тому, что не принимаю это за забаву.
И, как гром среди ясного неба, письмо от Рейчел Мазар из Чикаго: «Я пишу вам с целью узнать, имеете ли вы личные или деловые отношения с моим мужем, Эламом Мазаром. Если вы не ответите, я готова поручить последующую переписку моему адвокату».
Я в смятении, не знаю, что предпринять. Как ни странно, проверяю пистолет, который храню в прикроватной тумбочке. Мне предложили поработать няней. Когда у Шерри родится ребенок, полагаю, мне придется убрать пистолет подальше. Только зачем он тогда?
Пока я нахожусь в замешательстве, звонит мобильный телефон. Это Рейчел Мазар.
— Мне нужно, чтобы вы объяснили ваши отношения с моим мужем, Эламом Мазаром, — говорит она. Судя по голосу, она образованна, проскальзывает искорененный региональный акцент, что говорит об окончании пристойного колледжа.
— Мои отношения? — переспрашиваю я.
— Ваш электронный адрес был забит у него в телефоне, — холодно объясняет миссис Мазар.
Может, Элам умер? Ее слова звучат так, словно все кончено.
— С вашим мужем я не знакома. Просто он покупал кукол.
— Что покупал? — переспрашивает теперь она.
— Кукол, — повторяю я.
— Кукол?
— Да.
— То есть… эротических кукол?
— Нет. Младенцев. Кукол ручной работы.
Она явно ничего не понимает, отчего в моем мозгу роится множество странных мыслей. У кукол нет отверстий. Фетиш? Я называю ей свой сайт, и она находит его.
— Он делал спецзаказы, — говорю я.
— Но они стоят пару тысяч долларов! — удивляется Рейчел.
Недельная зарплата для кого–то вроде Элама Мазара, полагаю. Несмотря на то что он работает где–нибудь в химчистке, мне он представляется профессионалом.
— Я думала, этих кукол он дарил вам, — признаюсь я. — Полагала, что вы потеряли ребенка. Порой те, у кого случилось такое несчастье, делают у меня заказы.
— У нас детей нет, — сообщает она. — Мы их никогда не хотели. — В навалившейся тишине я слышу, насколько она ошеломлена. — Боже мой!..
Ритуалы сатанистов? Что–то странное и оскорбительное?
— Та женщина сказала мне, будто он ей говорил, что потерял ребенка.
Не знаю, что тут скажешь, поэтому просто жду.
— Мой муж… а в ближайшем будущем бывший муж, — продолжает она, — явно заводил романы на стороне. Одна из его женщин связалась со мной и рассказала, что он говорил, будто у нас был ребенок, который умер, и теперь мы женаты только номинально.
Я колеблюсь. Не знаю, имею ли я законное право рассказывать о делах с ее мужем. С другой стороны, я получала письма, подписанные именами и мужа, и жены.
— Он купил три куклы, — говорю я.
— Три?
— Не сразу. Примерно по одной в год. Те, кто хочет сделать спецзаказ, прилагают фотографию. Он присылал всегда один и тот же снимок.
— О! — восклицает она. — Узнаю Элама. Он очень консервативный. На протяжении пятнадцати лет он пользуется одним и тем же шампунем.
— Мне это показалось странным, — замечаю я. Не могу удержаться, чтобы не спросить: — Как вы думаете, что он с ними делал?
— Полагаю, с их помощью извращенец добивался сочувствия у женщин, — сквозь зубы процедила она. — Думаю, он расчувствовался по отношению к куклам. Может, даже сам наполовину уверовал в то, что у него действительно была дочь. Или в моей вине в том, что у нас не было ребенка. Мы никогда не хотели детей. Никогда.
— Наверное, многие мои клиенты предпочитают скорее лелеять мечту о ребенке, чем на самом деле его родить, — рассуждаю я.
— Не сомневаюсь в этом, — соглашается Рейчел. — Благодарю за уделенное мне время. Извините, что потревожила.
Так странно — и вместе с тем настолько банально. Пытаюсь представить себе, как он показывает куклу какой–то женщине и рассказывает ей, что именно таким было его умершее дитя. Как это могло работать?
У меня начинают заказывать фаллоимитаторы. Я получаю два заказа на кукол, плачу за кредит и кое–как справляюсь с налогом на имущество. Теперь мне не придется жить в машине.
Как–то вечером, когда я работаю в саду, Эбби и Гудзон лают у задних ворот.
Я встаю с коленей, тело ломит, но я бреду в дом, захожу в спальню, где хватаю с прикроватного столика свою девятимиллиметровку. Он не заряжен, сейчас мне это кажется ужасно глупым. Пытаюсь сообразить, нужно ли мне его заряжать. Руки дрожат. Несомненно, просто пришел кто–то, кому охота получить еду и подключиться к розетке, чтобы зарядить аккумулятор. Решила, что боюсь вставлять патроны, к тому же во дворе две собаки. Пошла к задним воротам с пистолетом в руке, дуло смотрит в землю.
У дверей стоят двое похожих, как братья, черноволосых индейца с челками, по прямой линии обрезанных прямо над бровями.
— Леди, — говорит один, — можно мы работать у вас за еду?
Тут они замечают у меня в руке пистолет, и лица у них вытягиваются.
Собаки прыгают рядом.
— Я дам вам что–нибудь поесть, и вы уйдете, — предлагаю я.
— Уходить, — соглашается тот, кто начал беседу.
— Меня ограбили, — объясняю я.
— Мы вас не грабить, — заверяет он. Взгляд у него прикован к пистолету. Его товарищ делает шаг назад, смотрит на ворота, а затем на меня, словно прикидывая, стану ли я стрелять, если он побежит.
— Знаю, — киваю я. — Но кто–то пришел сюда, я накормила его, а он меня обокрал. Вы расскажете всем, чтобы никто сюда не ходил, хорошо?
— Хорошо. Мы уходить.
— Скажите людям, чтобы сюда не ходили, — повторила я. Дам им что–нибудь поесть и взять с собой. Терпеть не могу все это. Вот двое молодых мужчин в чужой стране, которые голодны и ищут работу. Запросто может статься так, что я буду спать в машине. Стану бездомной. И захочу, чтобы кто–нибудь пожалел меня.
Я просто боюсь.
— Гудзон! Эбби! — сурово прикрикиваю я на собак, и оба мужчины вздрагивают. — Домой!
Собаки плетутся за мной и не понимают, что они сделали не так.
— Если хотите есть, я вам что–нибудь дам, — снова говорю я. — Расскажите всем, чтобы не приходили сюда.
Похоже, они не понимают меня, медленно пятятся, затем разворачиваются и быстро выходят за ворота, закрывая их за собой.