– Да нет же. Мария-робот вообще понятия не имеет, что делает. Все думают, что она действует им во благо, но все это время она поступает исключительно в угоду себе. И нет у нее цели, кроме как воду баламутить да беспорядок наводить. Но именно с него, с беспорядка, и начинаются перемены. – Джесс кивнул на экран на сцене. – Точечка – это наша Мария.
Я мысленно переварил его слова. Что ж, Джесс, как всегда, умом меня перещеголял.
Он похлопал меня по плечу и затопал прочь.
– Пришло время, брат.
Он был чертовски прав. Сейчас – или никогда.
До этого я знал лишь Точечку-композитора. Точечка-исполнительница оказалась птицей совсем иного полета.
Мы начали «Звездную пыль» с долгого интро. На спуске она метнулась в левую часть сцены, скользнула по экрану, словно по льду, и, сжав руку в кулак, врезала по нему, оставив после себя спроецированные трещины. Толпа зааплодировала.
Исполнитель – средоточие всего. Организующий принцип. Посредник между группой и залом. Все внимание толпы было сосредоточено на ней. И внимание группы тоже принадлежало ей целиком и полностью. Только теперь я осознал всю ту мощь, что крылась в ней. Раньше я попросту не понимал.
На протяжении всего первого отделения мне снова и снова приходила в голову мысль, что это были ее песни – с самого начала, и плевать, кто их там написал. Она давала им жизнь, наполняла их смыслом, держала их на плаву. Она постоянно дразнила толпу – сперва я даже не осознавал, что именно она делает. Изменения в ней казались столь краткими и мимолетными, что я поначалу винил во всем собственное воображение: голос становился то чуть грубее, то, напротив, пронзительнее, интонация задорно менялась, менялись и акценты в словах ее песен. На репетиции она не делала ничего подобного, но, мой бог, как же уместно это все было здесь и сейчас, перед огромным залом. Она ласкала, возбуждала, страшила, предупреждала и успокаивала публику от минуты к минуте, между песнями, во время песен.
Вот так работали ее производственные мощности. Она реагировала на толпу – и делала то, что требовалось. Она готовила их всех ко второму отделению.
И вовлекла нас в это дивное действо.
Она протягивала к нам руки – ко мне, к Олив, к Оби, к Джессу. Она танцевала рядом с нами, когда соло доставалось нам, и ее голос отступал, давая дорогу нашим голосам. Мы были не просто ее сопровождением – мы были полноправными участниками концерта.
Когда пришел черед «Бестии», я вывел мотив из «Звездной пыли» в своем гитарном соло – отголосок той девушки, с которой начался концерт. Теперь девушка стала женщиной. Голос Точечки стал ниже и грубее, линии груди и бедер округлились. Она повзрослела вместе со своей музыкой, став молодой женщиной – жаждущей, увлеченной, открытой миру.
Конец «Бестии» – и первого акта вместе с ней – ознаменовала шальная дробь барабанов Оби. Когда последние звуки музыки потонули в шуме аплодисментов, я чуть расслабился и хотел уже снять с себя гитару через голову… но тут музыка ожила вновь – что-то ирландское, скрипичное, невесомое. Я оглянулся – Джесс играл, Олив помогала ему, Оби отмерял ритм. Они все смотрели на меня. Точечка встала лицом к залу.
– А теперь – кое-что для моего нового друга!
Олив заиграла мотив, который я не слышал вот уже двенадцать лет как. Но все эти двенадцать лет не имели значения – я все равно узнал его. «Не заставляй меня плакать».
А я-то думал, что слышал все вариации своей песни: жалкие, умоляющие, гневные, отчаянные. Вариация Точечки была и требованием, и отказом упустить возможность. Не смей заставлять меня плакать, как бы говорила она.
Прижав к себе гитару, я нагнал своих ребят. Что я чувствовал в тот момент? Сам не знаю. Меня использовали? Мной манипулировали? Или я был просто счастлив?
Зрители подчинились ритму, и все, что сидело во мне долгие годы, я выплеснул на них. Весь мир исчез в дикой световой вспышке, и толпа стала завывать, хлопать, топать ногами. Мы поклонились и отступили за занавес – на перерыв.
– Ну как, понравилось? – поинтересовался Джесс с улыбкой. – Точечка хотела, чтоб это был сюрприз. Чтоб ты удивился.
– И я, уж поверь, удивился, да еще как! – Смесь восторга и горечи плескалась во мне – странный, необычный коктейль.
– Ну а я, скажу тебе, утомился как черт. Пойду воды попью, пока еще время есть. – И Джесс, махнув мне, был таков.
В ухе у меня затренькал наушник. Номер не определялся, но я все равно ответил, втайне надеясь, что услышу голос Рози.
– Расслабься, Джейк, – сказала Точечка. – Концерт идет как по маслу.
Я вытащил наушник, осмотрел его критически, сунул обратно.