Она не знала, как перевести его точно, но единичное резкое слово должно было означать ее саму.
Монстр-людь.
Ею она и была. Кошмарной кровожадной тварью, которая открыто бежала в деревню. Появились маленькие эллипсоидные дома, приземистые и прочные, построенные из каменных блоков и живой земли; во дворах стояли водные мехи, поглощавшие слабый солнечный свет. Она обнаружила десятки нотов за обыденными занятиями и позавидовала им, как никогда раньше. Здесь царил уют, чуждый, но узнаваемый. Она побежала по утрамбованной улочке в самое сердце крошечной общины – сурового одинокого места, приютившегося на краю дикого края, кишащего монстрами. И все- таки здесь жили простые души, радовавшиеся роскоши иметь сухой кров и обильную пищу, которую выращивали сами; их короткие, бесконечные жизни были полны бессчетных скромных пиров.
Женщина надеялась, что враги не пойдут за ней в это опасное царство.
Но они пошли. С улицы позади донеслись стрельба и вопли; с приближением преследователей крики сделались громче. Затем она услышала глухой рокот одинокого барабана, установленного посреди деревни, – огромного деревянного котла, накрытого экзошкурами предков. Кто-то бил в него, властно, предупреждая население об открыто бегущих монстрах. Теперь старики и дети попрячутся. Кто в силах – успеет заскочить домой и прихватить копье или, может быть, лук со счастливой стрелой, а после выбежит, намереваясь заколоть троих существ, которых невозможно убить.
Два решительно настроенных врага превратились в двух и еще сотню. Она не могла бежать быстрее, а вскоре и вовсе выдохлась, стала неловкой. Она никогда не дышала так глубоко, но и весь кислород на свете не совладал бы с изнурением, которое пожирало и мышцы, и рефлексы. Она отупела от усталости.
Прямо перед ней из дома вышел высокий нот, а она двигалась так медленно, что ему хватило времени навести на нее нечто, похожее на очень длинную стрелу. Женщина рассмотрела лицо существа: кожа была почти черной с лиловым оттенком, а когда нервно оттянулись губы, обнажился стекловидный клюв, и она увидела, как слетает с лука стрела, и услышала звон тетивы, и всей собой поняла, что нужно метнуться в ту или другую сторону. Но не сумела, как ни старалась. Наконечник – твердый, на славу заточенный сапфир – пробил ей пончо и кожу под крошечной левой грудью и отскочил от ребер. Но лезвие не вышло. Она ощутила удар и крутанулась, удивленная тем, как легко утратила равновесие. Из домиков валили всё новые ноты. Она видела их ужас и гнев. А может быть, не видела ничего. Кто знал, что чувствовали ноты в той или иной ситуации, в тот или иной день? Но ей представлялось, что им страшно, а страх придает храбрости. Они увидели, как она споткнулась и чуть не упала; примерно десяток их особей держал острые орудия, которыми можно было забить такое чудовище, как она, нарезать ее ломтями прежде, чем она найдет свои ноги.
Но она не лишилась равновесия полностью.
Здоровая рука оттолкнулась от утрамбованной почвы, а голые пальцы ног впились в нее глубоко и позволили выпрямиться. Затем рука поднялась, вслепую переломила и отшвырнула древко стрелы, а после, грязная, углубилась в рану и вытянула зазубренный самоцвет.
Улочка выходила на пустырь под пасмурное небо. Женщина побежала, и камень ударил ее между лопаток. Другие с громким хлюпаньем попадали на улицу. Потом тональность криков изменилась. Через миг она поняла, что все лица отвернулись и теперь каждый рот изрыгал проклятья в адрес гнавшихся за ней монстров.
Поверить в то, что ноты приняли участие в конфликте чужаков, было бессмысленно и бесполезно, но на удивление легко.
Но именно так ей и показалось.
Не будучи в силах выстоять в одиночку, она остановилась на краю деревни. Тяжело дыша и глотая густой воздух, она пригнулась, уперлась ладонью в колено и огляделась. Ее малютки-ноты заняли позиции.
Звучали сотни голосов: одни выкрикивали оскорбления, другие молились богам, третьи взывали к храбрости попрятавшихся сородичей, возлюбленных и братьев.
Защелкали луки, и этот звук был сладок.
Затем толпа набросилась на монстров. Мотыги и примитивные дубинки взлетали и опускались; нападающие колотили друг друга не меньше, чем своих смертных врагов.