Его способность удивляться достигла крайних пределов.
– Со странной компанией водится преподобный Квинкс, странной для священника.
– О, Латеранская церковь не обращает внимания на цвет кожи. – Голос Гоинса сочился сарказмом. – Но я не вижу объяснений для женщины, учитывая, какую роль в обществе отводит им Церковь.
Рука его опустилась, сделала несколько быстрых движений, подавая сигнал кому-то позади.
– А что с вашими людьми? – спросил Морган, указывая на тела поодаль.
– Будет расплата, – ответил Гоинс. – Очень скоро. Но не сейчас.
Священник и его слуги быстро шли вперед, так что Морган стал первым из талассократов, кто приблизился к поверженным людям. Их было четверо. Двоих, со сломанными шеями, уже объяла смертельная бледность, двое других стонали, истекая кровью.
Морган склонился посмотреть, но его оттолкнул отряд матросов, двое из которых были медиками: на их брезентовых сумках красовался символ Красного Шара.
Морган вновь выпрямился и пошел за Гоинсом.
Задыхаясь, Квинкс шагал в ногу с еретиком Абатти. Они уже поднялись высоко над деревней у доков, следуя дорогой не шире, чем козья тропка на склоне центральной горы острова. Какую бы глупость ни задумал Гоинс, Квинкс мало что мог сделать с этим. Чем ближе они подходили к вершине горы, тем ближе была спасительная любезность – или грубая сила – «Слепой Джастесс». Брат Куртс и женщина держались поблизости, прикрывая спину, но отряд Талассоправосудия, кажется, шел безоружным.
Когда он закончит с делами, ему останется лишь выстрелить из сигнального пистолета. И, может быть, организовать для доктора Абатти удобное падение со скалы.
– Преподобный, – сказал еретик.
Вежливо, но нервно.
Квинкс всю свою жизнь работал с такими намеками.
– Доктор Абатти.
И пусть катится в преисподнюю слушающая толпа, неплотно обступившая их.
Тропа впереди сузилась, став немногим шире ступни, справа поднимался крутой откос, слева зияла бездонная пропасть. К скале крепилась цепь, за которую можно было хвататься при подъеме. Почти тридцать человек прилепились к стене, словно мухи.
– Ч-чем я могу быть вам полезен?
Квинкс взял с места в карьер:
– Это сложное дело. В том, что вы, как я понимаю, даже сейчас утверждаете, замешано много историй и страстей. Я бы хотел пригласить вас озвучить свои тезисы перед Латеранской церковью, прежде чем вы вынесете их на публику.
– Я пока что не такая уж публичная персона, преподобный. – Ответ Абатти прозвучал странно печально. – Меня изгнали из Планетарного общества. А талассократы не спешат посвящать меня в свои секреты.
– Так вы говорите, что мы можем забыть об этом, не предавая огласке?
Слова медом текли с губ Квинкса.
Потом стало трудно дышать, и от страха закружилась голова, когда они карабкались вокруг скалистого выступа на склоне горы. Затем Абатти ответил:
– И меня навсегда оставят в покое, преподобный? Я видел тех людей в доке. Я знаю ваше место в иерархии.
– Вас не обманешь, – сказал Квинкс. – Если говорить прямо, вы коснулись своим телескопом вопросов, которые лучше не обсуждать. Экстернализм – не пустяковое дело.
– Так мне и сказали. – Голос Абатти чуть дрожал от гнева. – Если вы решите, что ваши головорезы должны столкнуть меня с вершины скалы, преподобный, я не смогу остановить вас. Но я не единственный астроном с телескопом на Земле. Факты всплывут наружу. Даже ваши Несотворенные не могут отрицать истины, начертанной на небесах.
– Мои Несотворенные? – Квинкс был одновременно и удивлен, и возмущен допущением, вложенным в эту фразу. – И да… Я едва ли могу запретить телескопы по всему миру. Вне зависимости от того, в чем, по-вашему, заключается истина.
Абатти остановился, повернулся к Квинксу, крепко держась за цепь, пока сосны шептали на ветру в сотне футах под ними.
– Разве вы не знаете, что я нашел?
– Нет, точно не знаю, – признал Квинкс. – И, по правде говоря, это не имеет значения. Вы стремитесь свергнуть святую истину Несотворенных и восстановить экстерналистскую ересь. Этого для меня достаточно.
– Вы обвиняете меня в церковных преступлениях, тогда как все, к чему я стремлюсь, это объективная правда!
– Двигайтесь, – крикнул один из талассократов позади них.
Абатти развернулся и поспешил по тропинке туда, где она расширялась до выступа, а затем, стоя в высокой траве, дождался священника.
Квинкс нагнал его, тяжело дыша не столько от тяжести подъема, сколько от всего разом.
– Не боитесь, что я столкну вас сам? – спросил он, бросая взгляд на склон за спиной Абатти.