Лучшая Жизнь
В следующий раз, когда захотите лучшей жизни – подумайте дважды. Хватит ли вам сил усидеть на новообретенном троне счастья? Не потребуются ли те мосты, что вы так безоглядно сжигали за собой?
Я не задавался столь сложными вопросами и вот он я теперь – уборщик на вокзале в городе мечты. Когда отец между очередными ходками на зону все же допился до алкогольного делирия и вышел из окна, пришло страшное осознание, что в грязевых сугробах Магнитогорска мне суждено сгинуть, как и целым поколениям таких же, родившихся с надеждой на лучшее. В конце концов, я не просто ничего не сделал, чтобы отойти от уже предопределенного сценария – все шло по глубокой накатанной колее, где даже подвинуться на миллиметр в сторону стоит невероятных усилий.
Меня, когда мне стукнуло шесть, как и большинство моих сверстников, раззявленной уродливой пастью встретила средняя общеобразовательная школа №5 города Магнитогорска, и разомкнула она свои обшарпанные скрипучие двери лишь по прошествии девяти лет. Очень сложно чему-то научиться в атмосфере постоянной ненависти – когда одноклассники гнобят тебя за скромное поведение и дешевую одежду, а учителя просто ненавидят по старой учительской привычке находить в классе гадкого утенка. Сложно усваивать знания, когда ты занят тем, чтобы не описаться прямо в классе, потому что поход в туалет или просто выход из класса во время перемены мог превратиться в очередной аттракцион унижений и боли.
Когда кто-то со смехом, уже будучи взрослым, рассказывает, как чей-то портфель отправился в унитаз, или как кого-то заперли в туалетной кабинке вы никогда не видите за этим человека, которому пришлось испытать подобное. Впрочем, все это мелочи – портфель можно отмыть, а если покричать, то, пускай и с позором, но из кабинки тебя выведет завуч – благо его кабинет находился недалеко от туалета для мальчиков. Гораздо страшнее, когда тебе скручивают руки за спиной пособники главного «хулигана», как их всех называла моя мама, затыкают рот половой тряпкой и …фантазия жестоких и безнаказанных подростков может быть просто неистощимой. Особенно по отношению к худенькому, низкому мальчику с тихим, писклявым, почти девчачьим голосом. Мальчику, за которого некому заступиться, и который все равно никому ничего не расскажет.
Не подумайте, я пытался, но моя мать, тянущая лямку на двух работах не могла найти ни физических, ни моральных сил для решения проблемы. Когда я приходил домой в синяках и в слезах в порванной одежде, мне доставалось по спине тонким проводом от давно неработающего видеомагнитофона, потому что придется тратить деньги на новую одежду и учебники, взамен вымокших в воде унитаза. Все что она говорила мне, это « держаться от этих здоровых лбов подальше, не приведи Господь, эти уголовники тебе голову проломят». Но за голову я больше не боялся, и просто в последующие разы, когда меня силком вытаскивали из класса «поиграться» прямо на глазах учителей, я лишь тихонько просил «ребят, только не портьте одежду». Им сложно отказать в великодушии – эту мою просьбу они старались выполнять.
Переломный момент в моей жизни наступил, когда мне исполнилось пятнадцать – один из отцовских родственников, ни разу не сидевший, что выгодно его отличало от остальных членов семьи по папиной линии, собрался в Америку. Ходя на какие-то курсы и просиживая сутками за компьютерами друзей, двоюродный племянник или брат – уже не помню – моего отца смог научиться азам программирования, и начал как безумный рассылать резюме во все подряд иностранные компании. И вот, одна откликнулась. Как потом рассказывал дядя (так уж я его называл) Алик, в кадровом отделе оказался человек из нашего города и решил «по знакомству» дать шанс. Мытарства с гринкартой я описывать не буду – я и сам с трудом понял, как дяде Алику удалось ее получить, но в итоге – вот он, сидел на нашей кухне и прощался. А в ногах у него стояла большая картонная коробка. Как выяснилось, коробка предназначалась мне – « Вот, Антоха, тебе моя старая машина. Там и игрушек хватает и для головы немного. Глядишь, если научишься чему, вытащу и тебя из этой мухосрани к нам в фирму.»
Не уверен, что правильно запомнил его слова – все мое внимание сожрала без остатка коробка, и пока мать, держась за сердце, возмущалась « Я свою кровиночку в такую Тьмутаракань не отпущу! А ну как обманут тебя – останешься на улице, без денег и без крыши, не надо нам такого! Он и языка не знает – ты погляди на его оценки по английскому…» я уже представлял, сколько часов чистого счастья меня ждет за пластиковым экраном, который защитит меня и от ребят во дворе из-за которых я вот уже лет семь не ел в столовой, и от уродов-одноклассников, и от безразличных учителей. Он заменит мне и Катю Воронину, которая после моей робкой попытки предложить ей погулять до сих пор на весь класс бросает мне унизительные комментарии типа «Эй, Казанова, а свитер с дырками это новый писк моды?» Он же заменит мне и отца, которого я помню смутно по его редким и кратковременным возвращением из исправительных учреждений по жутким побоям и запаху перегара. По странным татуированным знакомым, которые могли остаться у нас дома очень надолго и уходили только после визита участкового и по скорбному лицу продавщицы, которая отпускала маленькому истощенному мальчику три бутылки водки и, подмигивая, протягивала мне под прилавком горбушку белого.