Поужинал я сегодня в настоящем ресторане. Я даже впервые в жизни, путаясь в незнакомых словах чужого языка забронировал столик, попутно уточнив «для одного» и почувствовал как внутри будто образовался небольшой шарик вакуума. Поедая креветок, снова в первый раз в жизни, и разбираясь с новым подарком Хранителя Вокзала, я, как будто бы, уже и не чувствовал радости по поводу новообретенного друга. Все же человек – очень жадное создание – слишком много не будет никогда. Всегда захочется еще. Впрочем, был и еще повод расстраиваться – пускай даже если за кусок мяса дух будет мне выдавать по новому смартфону или по паре тысяч евро – мне все еще придется работать на вокзале. Во-первых, от этого зависит моя рабочая виза, но если при помощи денег с Тариком этот вопрос, наверное, можно было как-то утрясти, то доступ к найденной мной комнате я потеряю точно – вряд ли праздношатающимся гражданам позволяют заходить в помещения, где написано на трех языках «Только для персонала».
Мысли о работе тут же испортили весь аппетит. Вдруг подкралась мысль о том, что креветки и моча пахнут абсолютно одинаково – такая же солоновато- аммиачная смесь. Взяв очередную уже изрядно поостывшую креветку я вдруг почувствовал ровно ту самую температуру, к которой так привык – температуру человеческого кишечника. То самое «тепло». Я в омерзении разжал пальцы и маленькая тварь укоряюще сверля меня своими слепыми черными глазками шлепнулась прямо мне на джинсы. Тут же подбежал официант с салфеткой, но я, смущенно бормоча, вскочил из-за стола и отправился к выходу, заплатив уже хостесс.
Так долго продолжаться не может. Не должно. Может быть, мне удастся как-то уговорить Хозяина Вокзала на большие суммы? Гораздо большие, такие, чтобы мне не пришлось больше приходить на эту мерзкую работу. Я мысленно усмехнулся. «Уговорить?» Ну да, попытайся. Не так-то это просто уговорить кого-то, кто и говорить-то не может. Разве что на его языке. Я будто в шутку издал этот звук – «э», и тут же ужаснулся тому, как это похоже звучит на то, что я слышал сегодня из трубы. На улице было уже темно и пустынно, сразу стало как-то неуютно. Обычно я обхожу стороной пьяные компании вроде той, что вышла за мной из ресторана, но в этот раз сел им на хвост и проследовал за ними до ближайшего метро. Ближайшей остановкой подземки к моему жилью оказался Хауптбанхоф.
Внутренне сжимаясь, я старался не смотреть по сторонам, пока шел по платформе. Из любой щели, под каждой ступенькой эскалатора, я ждал этого безразличного «э» и мерзкой пародии на человеческое лицо. К счастью, до самого дома я добрался без приключений, принял пару таблеток успокоительного, в последнее время плотно занявших нишу в моем бюджете и провалился в долгий сон без сновидений.
Мое рабочее утро началось не с самых приятных звуков. Из одной из кабинок женского туалета раздавались сдавленные стоны. Подойдя поближе к незакрытой кабинке – замки здесь ломали с завидной регулярностью – я увидел девушку склонившуюся над унитазом. Ее можно было бы назвать симпатичной – аппетитную задницу обтягивали черные блестящие лосины, рыжие волосы рассыпались по черной футболке с золотыми блестками. Девушка блевала. Время от времени она выгибалась, выдавая очередную порцию мерзкой жижи в унитаз. Я отвернулся к зеркалу, дабы не смущать ни ее, ни себя подобным зрелищем. Впрочем, кажется, мое присутствие осталось для нее незамеченным – видимо, коктейлей было слишком много.
Подняв глаза к зеркалу, я застыл в ужасе. В зеркале стоял так хорошо знакомый мне силуэт в оранжевом комбинезоне с шваброй в руках, но лицо… Так хорошо знакомое искажение, какое я уже видел на лице матери теперь было и на моем лице. Неестественно растянутый рот, серая, осыпающаяся пепельными хлопьями кожа и черные дырки на месте глаз. Уже с привычной обреченностью и с некой смесью облегчения и ужаса в перерывах между приступами тошноты я услышал это жутко знакомое «э». Мое тело снова не слушалось меня, как тогда, в первый раз в комнате с трубой, а мое отражение в зеркале помахало мне рукой. Потом мой жуткий двойник стянул с пояса ремень с ключами от туалетов. Демонстративно, будто стараясь, чтобы я не упустил ни единой детали, он театрально подошел к двери и запер ее, после чего подошел к кабинке, из-за стенок которой торчали ноги в каблуках той несчастной, что сейчас страдала над унитазом за моей спиной.
Театральным жестом скрутив ремень в петлю, мой двойник подошел к отражению девушки сзади и на что-то накинул удавку. Ноги в отражении засучили по полу, в позе моего отражения было видно напряжение, руки натягивали петлю, пока ноги девушки не перестали шевелиться. Одна из туфель упала с ее ноги и отлетела под умывальники. Двойник же, сделав свое страшное дело, подошел к урне у раковин, вынул из кармана туго перетянутую резинкой пачку денег и бросил ее в урну, после чего, повернул ко мне ничего не выражающее лицо и застыл будто в ожидании. Откуда-то из угла раздалось нетерпеливое «Э?».