«Куда он делся?» — хотел спросить он, но хлещущая кровь перекрыла горло, и он мог пробулькать только:
— Куде?.. — Он закашлялся, забрызгивая кровью мантию мужчины. — Прос… прос…
— Ш-ш, ш-ш, Гарри, молчи. Береги силы.
Свободная рука управляла палочкой, водя ею по телу Гарри. Мужчина откуда-то выудил флакон и открыл его одной рукой. Гарри чувствовал себя в безопасности, держась за другую; он не мог выпустить ее.
— Открой рот, малыш. Все будет хорошо.
Гарри открыл рот, что ему еще оставалось? Но он знал, что ничего хорошего уже не будет. Обжигающая жидкость полилась внутрь, а затем в животе растеклось тепло, передавшееся потом ногам и рукам. Веки были так тяжелы, что становилось больно держать их открытыми. Гарри подумал, что мог бы опустить их, дать им отдых на минуту. Всего на немного…
— Гарри, нет, еще рано. Оставайся со мной… Не уходи… Не уходи, прошу…
Он очень хотел выполнить просьбу, но он правда сильно устал. С тихим «простите» он позволил темноте поглотить себя и опустился в ее глубины.
========== Глава 50 ==========
Гарри открыл рот, что ему еще оставалось? Но он знал, что ничего хорошего уже не будет. Обжигающая жидкость полилась внутрь, а затем в животе растеклось тепло, передавшееся потом ногам и рукам. Веки были так тяжелы, что становилось больно держать их открытыми. Гарри подумал, что мог бы опустить их, дать им отдых на минуту. Всего на немного…
— Гарри, нет, еще рано. Оставайся со мной… Не уходи… Не уходи, прошу…
Он очень хотел выполнить просьбу, но он правда сильно устал. С тихим «простите» он позволил темноте поглотить себя и опустился в ее глубины.
Северус сидел совершенно неподвижно, будто балансировал, склонившись над краем пропасти. Одно движение — и он упадет и будет падать вечно. Внизу был только мрак небытия. Бездна искушала кинуться в нее и со всем покончить. Северус боролся с этим порывом, сжимая ладони между колен. В бледные пальцы давно не поступала кровь. Северус не чувствовал их.
Он ничего не чувствовал. Ничего, кроме громадного кома боли на том месте, где должно было находиться сердце, если бы оно было у Северуса. Он причинял страдания, агрх, Мерлин, сколько лет не было так больно! Прошедшие годы ни разу не принесли ему такой сильной боли, даже и от других людей, с тех пор как она не приняла его извинения и навсегда оттолкнула от себя. Мерлин, какие муки были тогда…
Теперь же так больно было из-за ее сына.
Мальчик лежал в Больничном крыле на несоразмерно большой кровати, а белое белье сливалось с его лицом. Руки и шея были повязаны бинтами, скрывавшими ожоги, которые Гарри получил из-за Квиррелла, пытавшегося убить его ценою своей жизни. Очки в черной оправе покоились на углу прикроватной тумбы, и лицо мальчика смотрелось без них слишком худым и бледным. Цвет его кожи был странным, будто сияющим, как у призрака, впрочем, оно сияло слабее, чем три ночи назад в подземельях. Тогда оно светилось, и Северус сразу же понял, что мальчик снова одержим Кровавым Бароном, идиот. До вчерашнего вечера, когда привидение наконец объявилось, он не знал, что идея с одержимостью принадлежала Гарри.
При всей его слизеринской находчивости в Гарри было слишком много от гриффиндорца. Кровавый Барон был слишком податливым, чтобы отказать «предложениям» одиннадцатилетнего мальчика. А Северус был слишком стар, чтобы совладать с ужасом, заставившим замереть сердце, какой он испытал на днях, когда наконец нагнал Гарри в лабиринте. Мальчик, которого он поклялся защищать, сражался в комнате, где стояло зеркало Еиналеж, с больше-не-заикающимся Квирреллом, который каким-то образам находился с Темным Лордом в одном теле.
Северус был уверен, что преждевременно поседел в тот день.
Когда Северус подкрадывался с той стороны, где было лицо Квиррелла, и искал подходящий угол для атаки, он в какой-то момент, помня, что между ними произошло, подумал, что Гарри прогонит его. Но заметив его — а Северус был уверен, что мальчик заметил его, еще до того, как получил подтверждение у Кровавого Барона прошлой ночью, — Гарри не выдал его врагу; не упрекнул в том, что он собирается выкрасть камень, пока Гарри занят. Често говоря, мальчик вообще ничем не показал, что заметил его. Вместо этого он дождался, когда его профессор займет удобную позицию для совместной атаки — они встали не друг напротив друга, а чуть под углом, чтобы случайно не попасть под заклинание другого. И затем Гарри продолжил сражение, выводя из себя Темного Лорда и вынуждая его применить физическую силу.
Как оказалось впоследствии, Темный Лорд сильно сглупил, решившись задушить Гарри.
Северус не представлял, почему после соприкосновения с Гарри Квиррелл вспыхнул в одно мгновение, но у Дамблдора были некоторые соображения на этот счет. Но как бы там ни было, не имеет значения почему. Главное — Квиррелл, а вместе с ним и Темный Лорд, был побежден. Вообще, если бы столкновение двух подселенных духов — Волдеморта и Кровавого Барона — не привело к тому, что Барона насильно вытолкнуло из Гарри, после чего у него, как и в прошлый раз, осталась рана в груди, мальчик мог бы выйти из этой дуэли совершенно невредимым.
Не без нескольких шрамов, конечно. Никто не избежал бы шрамов, до смерти обжигая другое живое существо голыми руками. Если он не сам Темный Лорд. А Северус поклялся, что Гарри даже не свернет на этот путь. Он лично проследит за этим.
В течение всех трех дней, за исключением пары часов, Северус тихо сидел у постели Гарри и ждал, когда тот очнется. Им обоим нужно многое обсудить. Он, конечно, не мог позволить, чтобы его нашли здесь, даже несмотря на то, что Мальчик-Который-Выжил-Вопреки-Себе победил Темного Лорда. Он не мог допустить, чтобы его видели здесь таким подавленным из-за состояния мальчика, хоть он и в самом деле был не в себе из-за того, чем кончилась схватка Гарри с Волдемортом. Поэтому сидел он под мантией-невидимкой, скрытый ото всех. Он подобрал ее в проеме с огнем, перед входом в комнату с зеркалом. Должно быть, она спала, когда Гарри проходил через него.
За все три дня Северус отлучался всего раз: ради последнего матча слизеринцев по квиддичу. Он был обязан присутствовать на этом событии и без усилий не вспомнил бы, кто же тогда выиграл.
*
Когда Гарри наконец пошевелился, шел четвертый день. И все же мальчик не очнулся. Глаза бешено двигались под закрытыми веками, а руки мелко дрожали от снившегося кошмара. Северус хотел разбудить его: у него не было никакого желания видеть хотя бы еще секунду страданий мальчика, что бы тому ни виделось. Но что, если, увидев Северуса, мальчик только сильнее испугается? Впрочем, колебался он всего мгновение, потом он попытался пробудить Гарри, дотронувшись до необоженной части его руки и слегка качнув. Мальчик не проснулся, но трястись перестал, и сон его стал спокойнее.
Северус посчитал этот знак за продвижение.
Наступила тишина, и Северус начал говорить о том, что им нужно было разъяснить больше всего, хоть и понимал, что говорить об этом, в то время как Гарри не может ни услышать его, ни ответить ему, — это не самая храбрая вещь, которую ему приходилось делать. Он понизил голос насколько был способен и пробормотал:
— Гарри, я страшно сожалею обо всем, что случилось на моих занятиях за последние месяцы. Все, что я делал… Все это было сделано не со зла, я лишь хотел, чтобы ты стал еще сильнее в зельях, чем раньше. Не побоюсь предположить, что ты можешь сварить любое зелье первого курса за половину времени, которое тратят твои ровесники. Я давил… Я давил на тебя, зная, что ты примешь вызов… Но я понимаю, что это выглядело совсем не так, и я признаю, что мои истинные мотивы в обращении с тобой на уроках и в сарказме были не совсем ясны и понятны. Я могу только попросить прощения. До недавнего времени я и не догадывался, почему ты отказался жить со мной, чего я добился с таким трудом, и мне…
Он умолк и уткнулся взглядом в свои бескровные руки. «Да ладно, Северус, — мысленно пнул он себя, — он ведь еще не очнулся. Ты можешь говорить все, что хочется. Все, что требуется».
— Мне было больно, Гарри, — наконец признался он, и тугой узел в груди ослаб, дав ему силы говорить дальше. — Ты знаешь, в моей жизни такое уже случалось — с твоей мамой. Много лет назад я в порыве злости назвал ее гнусным словом, и она навсегда отказалась принимать мои извинения. Нашей дружбе пришел конец. А потом, когда ты посмотрел на меня с таким… с таким отвращением, с такой ненавистью и ее глазами, я… Я сорвался. И да, я продолжал хорошенько срываться и дальше.