— Непростая ситуация, мальчики, — пробормотала бабуля, отставляя от себя чашку с нетронутым чаем. Кажется, что из-за меня пропал весь аппетит. Во всяком случае у баб Ани, Макс же лопал оладьи за здрасти.
— Он идиот, бабуль. Он не знает, чего хочет, а делает вид, что самый умный. Влезает в чужие отношения, рушит их. Он ведь забудет о ней, как только в город вернется! — воскликнул Макс, едва не переливая на себя чай в порыве эмоций. Таким взвинченным я его давно не видел и по правде сказать, начинал побаиваться.
— Я не хочу никого обидеть, мальчики. Скажу лишь то, что вы оба не правы. Максим, ты можешь советовать своему другу как жить, но не можешь решать что-то за него. А ты, Сережа, никогда не играй с чувствами. Нельзя вот так вот «люблю/не люблю». Любовь не рождается из ничего, нужна симпатия, взаимность и лишь тогда появляется это чувство, ты не можешь быть уверен в том, что твои чувства к Карине — это любовь. Может она тебе симпатична? Или может ты почувствовал влюбленность, которая может не перерасти в любовь? Мальчики, я прожила много и всякого повидала, так что что-то да знаю в этой жизни. Знаю, что каждому из нас уготован свой человек, и мы с ним встретимся и проживем вместе столько, сколько нам уготовил Господь. Может год, а может и десять, может будем жить всю жизнь душа в душу, а может встретимся перед самой смертью и так и не прикоснемся к друг другу. Никогда не знаешь, кто твоя судьба, так что нужно просто жить. Наслаждаться жизнью и не играть роль судьбы, решающей кому и кто подходит. Так что, Сережа, отпусти Карину и если ты ее будешь так же любить через месяц, через два да хоть через год, твоя чувства будут услышаны. Но сейчас отпусти, не время еще.
Кивнув ее словам, я сделал глоток уже остывшего чая, он был крепким и не слишком вкусным. Ничего не сказав по этому поводу, я выпил все до дна. В горле жгло от терпкого вкуса, поэтому я долил в кружку воды из чайника и быстро выпил и ее.
Раздумывая над словами баб Ани, я понимал, что в чем-то она права. Жизненного опыта у нее куда больше, чем у меня и у Макса вместе взятых, так что послушать ее было верным решением. Так я и сделал. Бабуля ушла через минут пятнадцать, сославшись на то, что у нее вот-вот начнется заключительная серия ее сериала и с нами сидеть она больше не может. Мы ее не задерживали.
Мы недолго сидели молча с опущенными головами, я думал о словах баб Ани, Макс, возможно тоже. Никто из нас не решался первым прерывать молчание. Мы оба вздрогнули, услышав как по улице проехала машина, из динамиков которой доносился голос Барских, правда слов я не расслышал. Басы заглушали их, а такое слушать я не любил. От слишком громкой музыки у меня начинала раскалываться голова, даже зубы немного ныли, что удивительно.
— Мир? — протянув ему руку первым, спросил я. С надеждой посмотрев на Макса, я надеялся на то, что он сделает это не раздумывая, что я для него все тот же немного дурной друг, но он думал. Секунда, две… минута и я начинал нервничать. Сидеть как придурку с вытянутой рукой я не хотел.
— Мир, Синица, — вздохнул он, протягивая руку в ответ. Мы несколько раз стукнулись, пожали друг другу руки, а после рассмеялись так заливисто, будто услышали лучшую шутку в истории человечества.
Даже спустя несколько недель после того разговора под яблонями, я не нарушал собственное обещание — не подходить к Карине. Я решил дать ей право выбирать самой, кого любить и, кажется, что ее выбор не изменился. Я все также завидовал Лисину, но старался лишний раз не встречаться с ними, ведь его недобрый взгляд постоянно находит меня. Лис снова выиграл, а малыш Синица остался в дураках.
В Прохоровке я пробыл до самого конца лета, даже успел показаться на тракторе (правда попал в аварию — въехал на неубранное поле и получил нагоняй от тракториста, полноватого мужичка в джинсовом комбинезоне и с пшеничными усами как у мушкетера). Почти каждый вечер мы с Максом ходили на речку. Правда с нами часто были и его девушка, сестра Лисина, что меня бесило и неимоверно раздражало, но я молчал, опять же вспоминая слова баб Ани. Все же она мудрая старушка и располагает к себе, со своей бы бабулей я в жизни бы так искренне не поговорил. Наши разговоры обычно заканчивались на обсуждении погоды и каких-то бытовых вопросов.
В честь нашего отъезда их Прохоровки баб Аня приготовила праздничный ужин, от которого, мне казалось, сломается стол. Были лишь мы втроем, так что я понимал — мы либо умрем, но съедим все, либо умрем раньше, чем баб Аня разрежет пирог с яблоками. В итоге выпал третий вариант, на следующий день мы завтракали остатками ужина, а половину пирога баб Аня отдала нам в дорогу и мы съели его в электричке, запивая все холодным чаем с липой, который также сделала нам бабуля.
Я даже начинал скучать по ней, по ее ранним подъемам, по мудрым советам и добрым глазам. По ее маленькому, но очень уютному домику, даже по этим индюкам, которые того и гляди, едва не сцапали меня однажды. Это лето явно отличалось от всех тех, что были раньше, но мне это чертовски нравилось. Я вспоминал с теплом о месяцах, проведенных в Прохоровке, стараясь не вспоминать лишь об одном, о Карине.
========== Эпилог ==========
Солнце ярко светило, что было ожидаемо для самого короткого учебного месяца. Сессия была в самом разгаре, но Синицын и несколько ребят не получили долгожданные автоматы и сейчас сдавали самый последних для них экзамен. Он же и был самым сложным в семестре, так что ребята потратили большую часть недели на подготовку. Ближе к вечеру из аудитории вышел Синицын, он был красный как рак, но довольный, как питон, съевший мышку на обед.
— Сдал! — крикнул он в пустом коридоре, где на небольшом диванчике его ждал Максим, но больше никого не было — кто-то уже успел уйти домой после получения результатов экзамена, а кто-то еще томился за дверью и мучился. Тем Синица не завидовал.
— Ну наконец-то! — протянула Рудской, поднимаясь на ноги. В руках он держал телефон и скрученную тетрадку и ручкой, сам-то он экзамен сдал больше часа назад, это все Синица тормозил.
Они оба вышли из душных стен университета, прошлись по небольшому студенческому городку, который был уже пуст. В городе кипела жизнь, вскоре начинались летние каникулы и по улице то и дело проезжали автомобили, из колонок которых доносились скорые жаркие хиты. Рудской был в хорошем расположении духа и даже успевал подтанцовывать, двигаясь за узкому тротуару. Они шли пешком, ведь машина Макса была в ремонте и на сей раз и из-за Синицына.
— Сейчас домой, уборка, перекусон и сон, завтра ж рано уезжаем, — протянул Макс, поправляя на плече рюкзак. — не передумал ехать?
— И не надейся. Я твоей бабушке обещал вместе с тобой эти яблоки оборвать, — засмеялся Синицын, двигаясь рядом с другом. — да и Маринка должна приехать.
С Мариной Синицын встретился снова совершенно случайно на дне рождении, как оказалось, общего знакомого и с тех пор начали снова встречаться. Это было в ноябре месяце и с тех самых пор она вдвоем вместе, хоть порой и ругались как кошка с собакой. С Кариной он пересекался один раз, когда та была в обществе Матвея, а сам Синицын с Мариной. Сережа то и дело вспоминал слова «лучше бы мы не встречались», сказанные в порыве гнева, но они все равно не вылезали из его головы. Он хотел извиниться перед девушкой, но понимал, что так сделает только хуже и поэтому молчал, пытался поддерживать разговор и легкой улыбкой отвечал на недовольные взгляды Лисина в его сторону.
— Прохоровка, жди нас! — прокричал Макс, чем привлек внимание прохожих. Одни на него странно посмотрели, другие улыбнулись, как какому-то дурочку, но ему было все равно.
Синицын засмеялся, он был рад снова вернуться в деревню и провести там очередное прекрасное лето, но волновался о том, что прежние чувства к сестре его девушки вернутся и ему снова будет плохо, как и раньше, в первые осенние месяцы, до встречи с Мариной. Он думал об этом, но ничего не говорил Максиму, ведь, как говорила баб Аня «отпусти, еще не время». Он отпускал и жил дальше, вспоминал о ней и снова отпускал, понимая, что это замкнутая петля рано или поздно разорвется.