— Ты бы понравилась моей маме, — говорю я.
Это правда, она бы отлично поладила с Айрис. Возможно, Айрис и небольшого роста, но она приковывает к себе внимание всех присутствующих. Шерри ценила в людях искренность. Она говорила, что это нечто врожденное, и могла уловить неподдельный нрав уже после одного общения.
Если бы вы сказали мне, что какая-то пьяная девчонка в баре заставит меня рассказать о матери, я бы вам не поверил. Я никогда не говорю о ней. Всякий раз, когда я думаю о своей маме, я думаю о том факте, что она отправилась туда, куда я не смог последовать. Приятно, что хоть раз я могу вспомнить о ней без последующей печали, которая всегда за этим следует.
— Твоя мама... Я бы... Она звучит...
Слова Айрис обрываются, но я слишком отвлекся, чтобы заметить, что она пошатнулась. Как только я замечаю, что рядом со мной нет маленького человека, я разворачиваюсь и быстро бегу к ней, держа ее за обе руки.
— Что случилось? Почему ты остановилась? — Мое сердце и дыхание, кажется, работают в неправильном ритме.
Она выглядит гораздо бледнее, чем тогда, в баре. Ее губы раздвигаются, и последнее, чего я ожидаю от нее, — это отрыжка мне в лицо. Кажется, это испугало ее, и мне приходится подавить смех.
— Мне так жаль, — торопливо говорит она, ее нижняя губа дрожит, а руки закрывают лицо.
Я осторожно убираю ее руки, указательным пальцем приподнимаю ее подбородок. Ее покрасневшие глаза большие, как диски, и в них плавает вода.
— Все в порядке. Все хорошо. Хочешь, я понесу тебя оставшуюся часть пути?
Она качает головой, обнимая себя руками за талию.
— Ничего страшного. Мне кажется, отсюда виден твой дом.
— Я не... — Я наблюдаю за работой ее горла, когда она сглатывает, а затем слышу, как ее желудок издает громкое бульканье.
В моем тоне звучит тревога.
— Айрис, ты в порядке?
Ее бледность цвета слоновой кости превратилась в тревожный оттенок зеленого. О, черт. Я пытаюсь подтолкнуть ее к кустам так быстро, как только могу, чтобы у нее не закружилась голова, но мы едва успеваем сделать несколько шагов, как она опустошает свой желудок прямо на меня.
ГЛАВА 6
Между членом и наковальней
Айрис
Я официально опозорена.
Это самое постыдное, что когда-либо случалось со мной. Хейзу следовало оставить меня умирать в баре.
Я сгорбилась в кустах посреди тротуара, опорожняя содержимое своего желудка за последние двадцать четыре часа. Хейз поглаживает меня по спине, убирая волосы с лица. Пот струями льется по моей коже, а струйки полупереваренной пищи вытекают из меня, забрызгивая траву.
Мне требуется целая вечность, чтобы покончить с этим, но когда я это делаю, то едва могу смотреть на Хейза. Его белая рубашка приобрела пестрый коричневый оттенок, и от нее уже начинает пахнуть.
Беспокойство балансирует на краю пропасти моего гиперактивного разума.
— Мне так жаль. Боже мой. Не могу поверить, что я только что это сделала, — плачу я, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Я куплю тебе новую рубашку, обещаю...
В его голосе звучит беспокойство.
— Айрис, все в порядке. Сейчас я повторю то, о чем тебя спрашивал, окей?
Когда тошнота проходит, а головокружение становится контролируемым, я послушно киваю.
— Ты хорошо себя чувствуешь или тебе нужно, чтобы я нес тебя оставшуюся часть пути?
— Я могу идти.
— Хорошо, — говорит Хейз, его пальцы все еще успокаивают меня, нежно проводя по моей спине.
Когда мы доходим до порога моего дома, Хейз идет позади меня, как будто он вампир, которого нужно пригласить внутрь.
Приоткрыв дверь, я жестом приглашаю его войти.
Он не двигается.
— Ты можешь войти, — говорю я ему на случай, если ему нужно какое-то словесное подтверждение.
— Ты меня не знаешь. Я не собираюсь заходить в твой дом.
Я упираю руки в бока.
— Ты серийный убийца?
— Нет, но...
— Тогда я разрешаю тебе войти в дом.
Он открывает рот, чтобы возразить, но я обрываю его, прежде чем он успевает запутаться в своей хорошенькой головке.
— Я не отправлю тебя домой в таком виде. Хотя бы приведи себя в порядок, ладно? И тогда ты сможешь отправиться в свой веселый путь.
У меня такое чувство, что Хейз от природы упрямый человек, но, к счастью для меня, он перестает сопротивляться. Бросаю его грязную рубашку в стирку, быстро чищу зубы, а затем открываю двери в душ для него.
Я испускаю вздох, облокачиваясь на спину на своей кровати.
Я не так представляла себе окончание этой ночи. Я была бы не против легких прикосновений и небрежного поцелуя. Я бы также не отказалась от ужасного секса на одну ночь, для которого утром мне неизбежно придется покупать «План Б». Но это... это уже совсем не то. Это то, от чего мое достоинство никогда не оправится. Будет ли грубо с моей стороны улизнуть из собственного дома? Мне нужно получить паспорт, сменить имя, перекрасить волосы и переехать в Мексику как можно скорее.
И что еще хуже, я никак не могу выбраться из своей облегающей одежды. Почему банальные задачи становятся намного сложнее, когда ты пьян? Ненавижу это.
Я покачиваю бедрами, не садясь полностью, пытаясь выполнить какую-нибудь комбинацию прыжков, чтобы джинсы освободили мои ноги из их джинсовой тюрьмы. Брюки цепляются за меня, как пленка, и чем больше я борюсь, тем сильнее накаляется мое разочарование. Во время битвы я потеряла каблук, а второй уже готов улететь в другой конец комнаты.
Я чувствую, как что-то пушистое скользит по моей ноге, и, посмотрев вниз сквозь затуманенное зрение, вижу, что ко мне прижимается моя черно белая кошка Кранчвап. И да, ее назвали в честь хрустящей обертки «Supreme» из «Тако Белл».
Я отказываюсь от своей миссии по освобождению женских достоинств, подхватываю Кранча на руки и прижимаю к себе по-королевски.
— Я сегодня облажалась, девочка. Очень сильно. — По шее пробегает жар, на глаза наворачиваются горячие слезы, а сожаление начинает захлестывать меня снежным комом.
— Если бы Роден увидел меня сейчас, он был бы так разочарован. — Я смахиваю влагу с ресниц, которая грозит оставить разводы на тональном креме.
Кранч смотрит на меня своими демоническими желтыми глазами, медленно моргая, словно в тайне понимает каждое мое слово. Я держу ее за подмышки, так что верхняя половина ее тела выглядит немного расплющенной, и обычно она ненавидит, когда ее держат таким образом — с вытянутыми руками, — но она не шипит и не бросается на меня. Кошки ведь реагируют на эмоции хозяина, верно? Боже, должно быть, это ее способ пожалеть меня.