— Я не сказал тебе, потому что для меня это уже не имело значения! Мои чувства к тебе были настоящими с момента нашего первого свидания.
— Как я должна тебе поверить?
— Как я могу доказать тебе это, Айрис? Пожалуйста, не отстраняйся от меня.
Возмущение ведет войну в моем сознании, превращая мой голос в оружие.
— Мне больше ничего от тебя не нужно. И вообще, забудь мой номер и никогда больше не связывайся со мной, — шиплю я, изо всех сил стараясь игнорировать ощущение, что мое сердце разрывается на две части.
Серые тучи, нависшие над нашими головами, становятся все суровее, и на землю, падают первые капли дождя. Страх окутывает меня, как и дождь с градом. Мои волосы насквозь промокли уже через несколько минут стояния под мрачной бурей. Деревья начинают сильно раскачиваться от безжалостного ветра, настолько сильно, что свисающие ветви угрожают вырваться на свободу. Вдалеке грохочет гром, и периодические вспышки молний кажутся мне слишком близкими.
— Ты даже не дашь мне шанса объяснить? — восклицает он, не заботясь о том, чтобы вытереть холодную воду, стекающую по его лицу.
Такое ощущение, что мою грудь проткнули крюком для мяса, выставив все мои кровоточащие части на всеобщее обозрение.
— Нет, Хейз. Потому что если я позволю тебе все объяснить, я захочу тебя простить, а то, что ты сделал, непростительно.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он преграждает мне путь.
— Я был чертовым идиотом. Я не жду, что ты простишь меня. Черт, я не заслуживаю твоего прощения. Но я бы сам себя убил, если бы не попытался бороться за тебя — за нас. — В его тоне нет злости, и какая-то часть меня жалеет, что он не срывается сейчас. Так было бы намного проще злиться на него.
— Нас не должно было быть, Хейз. Все эти «отношения» были построены на глупой уловке, чтобы улучшить твою репутацию. — Раскаленная докрасна ярость сжимает мое сердце, как раскаленная проволока.
Я ослабила бдительность, даже после того, как в прошлом мне неоднократно причиняли боль. Я знала, что лучше, но меня так ослепила возможность жизни, о которой я и не мечтала, что она вернулась, чтобы проучить меня. И теперь я расплачиваюсь за это — каждую невыносимую секунду.
И самое страшное во всем этом? У меня были сомнения. У меня были сомнения, и я к ним не прислушалась.
— Да, вначале мне нужны были фальшивые отношения. Нет, я не ожидал, что влюблюсь в кого-то. Но после нашего первого свидания я понял, что хочу дать этому шанс. Настоящий шанс, — кричит он сквозь шум дождя, проливной дождь прилипает к его волосам на лбу и пропитывает рубашку.
— Почему ты не рассказал мне тогда? Я бы все поняла.
— Я хотел, но ребята сказали...
В моих глазах плещется враждебность.
— О, теперь, очевидно, ты будешь винить в этом своих товарищей по команде, — фыркаю я.
Он хмурится и качает головой.
— Черт. Нет. Это прозвучало неправильно. Я должен был быть честен с тобой. Ты не заслужила ничего из этого. Пожалуйста, знай, что я бы вернул все назад в одно мгновение.
Мои слезы начинают литься непрерывно, и впервые Хейз не протягивает руку, чтобы вытереть их. Боже, как бы я его сейчас ни ненавидела, я не могу заставить воспоминания перестать будоражить меня. Когда мы впервые танцевали вместе, когда он говорил те вещи о моем теле, когда он впервые признался мне в любви. Я хочу, чтобы боль ушла. Я хочу забыть обо всем.
Лучше бы я никогда не встретила Хейза Холлингса той ночью в баре. Лучше бы я никогда не влюблялась в него.
Это момент, который ломает меня. Он превращает меня в вопящее месиво, разрушает стены, которые двадцать три года стояли на страже моих эмоций, и забирает мое сердце и превращает его в едва бьющийся орган.
— Айрис...
— Нет, нет, нет. Я не могу сделать это снова. Не могу. Ты знал, как Уайлдер обращался со мной, как мой отец обращался со мной. Я не позволю кому-то снова так со мной обращаться. И ты в том числе.
Выпуклые вены на его предплечьях напряглись, а кулаки сжались, и я понимаю, что он хочет подойти ко мне.
Мой голос срывается от эмоций.
— Мой отец был прав насчет тебя.
Несмотря на то что голос прозвучал едва ли не шепотом, он вполне мог быть таким же громким, как раскаты грома над головой.
— Что ты только что сказала? — огрызается он, находясь в нескольких секундах от того, чтобы дать волю гневу, который, как я знаю, он подавлял все это время.
— Мой отец предупреждал меня о тебе. Он рассказал мне о твоих отношениях с Сиенной и о том, что тебя интересует только спасение своего имиджа. Но я его не послушала, потому что не могла поверить, что ты способен на такое.
— Вау. Значит, я был не единственным, кто хранил секреты, но наказывают именно меня?
— Ты бы хотел, чтобы я поверила отцу? Ты бы хотел, чтобы я рассказала об этом тебе? — Я прошипела, но в глубине души понимала, что Хейз прав.
— Ты лицемерка, Айрис. А быть лицемером хуже, чем лжецом.
От его резкого тона у меня сводит колени и на глаза наворачиваются слезы, сильнее, чем раньше. Он ругается не ради победы — он констатирует суровый, неоспоримый факт. Я бы возненавидела себя, если бы не была так зла на него.
— Мы закончили, Хейз, — говорю я, чуть не споткнувшись о бордюр, когда отступаю от него.
Не знаю, чего я ожидала от него услышать, но он ничего не говорит. Он не борется за меня. Он просто... смотрит, как я ухожу, и от этого становится еще больнее.
ГЛАВА 37
Восемьсот миль, и это еще не конец
Айрис
Не могу поверить, что я это делаю. Я, должно быть, самый глупый человек на всей планете. Я только что потратила все свои деньги на билет до Орегоны — билет, который обошелся мне как минимум в месячную стоимость продуктов и коммунальных услуг.
Вчера я скорее намазалась бы медом и позволила бы плотоядным жукам сожрать мое тело, чем даже подумала бы о том, чтобы оказаться в радиусе десяти футов от человека, которого я собираюсь навестить.
Мой отец.
Но мне нужен был повод, чтобы уехать. Мне нужно было выяснить, что знает мой отец.
Я даже не сказала Лайле, что уезжаю из штата. Я не могла заставить себя рассказать ей о разрыве. Она бы провела весь день, утешая меня, балуя, невольно напоминая, какая я несчастная. Я не хочу, чтобы меня жалели, и я знаю, что мой отец отгрыз бы себе руку, прежде чем проявить ко мне хоть какое-то утешение.
Сейчас, когда я выхожу на крыльцо, мой желудок сжимается от нервного напряжения, а чувство трепета душит меня, как густой туман. Я не могу отступить. То есть могу, но для этого мне придется заночевать в аэропорту и двенадцать часов ждать следующего рейса.