— Я люблю тебя, Айрис. Когда ты уйдешь, я хочу, чтобы ты боролась за ту жизнь, которая была у тебя с ним. Если он будет рядом, отдаст тебе свое сердце, предложит любовь, которую, я знаю, ты заслуживаешь, то подумай о том, чтобы принять ее.
Я вытираю остатки слез, но сил хватает только на то, чтобы кивнуть.
— Я слышала ваш с отцом разговор прошлой ночью. Мне... мне жаль, что я так долго не могла смириться с тем, как ужасно он с тобой обращался, — говорит она, и впервые за целую вечность в ее словах проскальзывает гнев.
Я никогда раньше не видела маму в гневе. Я не думала, что у нее есть хоть одна злая косточка в теле.
— Я должна была бросить его давным-давно. А увидев тебя снова, я поняла, что не могу больше откладывать. Я хочу иметь возможность видеть тебя постоянно. Я хочу иметь возможность общаться со своей дочерью. Майкл, он никогда...
— Все в порядке, мама. Я не виню тебя за то, что папа заставил тебя сделать. Я просто рада, что ты наконец уйдешь. И если тебе когда-нибудь понадобится жилье, ты можешь жить у меня, — говорю я ей.
Она берет мое лицо в руки и прижимается лбом к моему.
— Я собираюсь переехать к старому другу из старшей школы. Но я приеду к тебе, как только устроюсь, хорошо?
В этот момент что-то в моей матери меняется. Ее руки больше не кажутся такими холодными, и на щеках появляется легкий румянец.
Мои губы растягиваются в улыбку.
— Хорошо.
На фоне всего, что произошло, — от ссоры с Хейзом до стычки с отцом - я не думала, что смогу снова почувствовать счастье, пока не пройдут недели или долгие месяца душевного восстановления. Но здесь, с мамой, наверстывая упущенное, я чувствую его.
Я чувствую крошечную искорку счастья, которая напоминает мне, что все будет хорошо.
ГЛАВА 38
Последний шанс на искупление
Хейз
Прошло два дня с тех пор, как Айрис порвала со мной. И я заслужил каждую жалкую секунду этого.
От холода на скамейке запасных моя задница замерзла, и я наблюдал за тем, как мои товарищи по команде тренируются перед предстоящей игрой. Я чувствую себя бесполезным, не имея возможности помочь им - хотя я уверен, что в моем нынешнем психическом состоянии от меня будет больше вреда, чем пользы.
Я облажался. Я солгал. У меня было столько шансов признаться, но я этого не сделал. Я защищал свое эго, когда должен был защищать ее. Я трус.
Но я знал, чем закончится эта история, не так ли? Я знал это с того момента, как согласился на этот план «фальшивых отношений». Я играл роль злодея и не должен удивляться, когда не получаю девушку.
Айрис — весь мой мир, и так будет всегда. Она бальзам для моей раненой хоккеем души. Часть меня всегда будет принадлежать ей, независимо от того, куда мы пойдем и с кем окажемся.
Впервые за двадцать четыре года жизни я прозрел. Я всегда был окружен девушками, у меня были варианты, и мне никогда не приходилось заходить слишком далеко в поисках их. Словно я все это время следовал за сломанным компасом, который указывал мне на восток, запад и юг, но никогда на север. Никогда истинный север. И никогда домой. Айрис - дом.
Я не могу представить, как проведу остаток своей жизни без нее. Я не могу представить, что не увижу ее лица рядом с собой утром. Мне следовало бороться усерднее.
— Ты дерьмово выглядишь, — замечает Бристол, делая первый за этот час перерыв.
— Ну спасибо. — Я царапаю ногтями отслаивающуюся ленту на своей клюшке, фиксируя взгляд на пятне льда, которое не выглядит особенно увлекательным.
Я еще никому не говорила о разрыве. Мне не нужны были их жалостливые взгляды. Я не хотел признавать это. Я не хотел, чтобы это было реальностью.
Его тело приблизилось к моему.
— Что происходит, Хейз? Это из-за дисквалификации? Ты сможешь снова играть через месяц.
Хотел бы я, чтобы это было из-за дисквалификации. Как бы я хотел обвинить дисквалификацию в том, что из-за нее я не спал, не ел и не принимал душ уже несколько дней.
— Дело не в дисквалификации, — говорю я, и с моих губ срывается протяжный вздох.
Я знаю, что Бристол пытается меня утешить, но от этого мне становится только хуже. Он смотрит на меня так пристально, что кажется, будто он пытается покопаться в моих воспоминаниях и определить точный момент, когда все пошло кувырком.
— Дело в Айрис, — говорит он.
— Она порвала со мной.
В его голосе звучит жалость.
— Хейз...
Я опускаю голову на руки в перчатках.
— Она узнала, Брай. Обо всем. Я должен был рассказать ей. Я должен был быть честен с ней с самого начала.
Ее слова эхом отдаются в моем сознании. Нас не должно было быть, Хейз. Все эти «отношения» были построены на глупой уловке, чтобы улучшить твою репутацию.
Я не позволю кому-то снова так со мной обращаться. И тебе в том числе.
Жидкость стекает из моих глаз ровными струйками, скапливаясь в ущелье рта, где слюна и мокрота склеивают мои губы. Мой учащенный пульс — это тревожная мелодия, бьющая по ушам. На моей коже выступает пот, и ледяной огонь, обжигающий мои внутренности, соперничает с холодным ознобом, ползущим вверх по позвоночнику.
Мне кажется, что я не могу дышать.
Я снимаю шлем, а затем начинаю срывать перчатки.
Мои руки отчаянно хватаются за горло, чтобы освободить сдавленные дыхательные пути. На мои глаза опускается плотная пленка расплывчатости, искажая все в поле моего зрения. Как будто все движется вокруг меня в замедленной съемке, и я не могу за ним угнаться, как бы быстро я ни двигался. Бристол превратился в абстрактное пятно на моей периферии, а слабый, искаженный тон, исходящий от него, говорит о том, что он разговаривает со мной.
Его голос звучит приглушенно, но его беспокойство ясно как день.
— Хейз, что происходит?
— Я... не... знаю, — задыхаюсь я.
— Черт, ладно. — Бристол закидывает одну руку мне на плечо и помогает подняться на ноги, проталкиваясь мимо выхода с катка, ведя меня по уединенному коридору.
Головокружение разрастается в моей голове, как атомный взрыв.
Он поддерживает меня руками, глубоко вдыхая и выдыхая, пытаясь заставить меня следовать его указаниям.
— Сделай вдох.
Я заглушаю мысли, проносящиеся в моей голове, достаточно долго, чтобы мое дыхание вернулось к нормальному ритму. Затем я прижимаюсь спиной к стене и сползаю вниз, подтягивая колени к груди. Я позволяю стуку собственного сердца успокоить меня, и считаю каждый удар, пока не могу сфокусировать взгляд на земле перед собой.