Кэсс охватило уже знакомое ей чувство, будто они остались один на один где-то за пределами реальности и в мире нет ничего, кроме этого островка света посреди полной темноты.
Она напрягла все силы, чтобы не поддаться искушению. Его незаурядный ум, его умелые руки и чувственные губы, наконец, его любовь — вот ее враги. Оставаясь неподвижной, Кэсс не оставляла ему выбора: он должен уйти.
— От вас так хорошо пахнет, — прошептал Бен. — Это та туалетная вода из мотеля? Напомните, как она называется.
Молчание.
— Да, Алексу стоит быть начеку. Или, может, вам, Кэсс? Что в вас такое, чему я не могу противостоять? Наверное, все.
— Я не хочу этого делать. — Ответ прозвучал коротко, как удар бича.
— Ах, Кэсс, не стоит врать. Когда вы говорите неправду, у вас все на лице написано.
Бен был так близко, что Кэсс почувствовала на щеке его жаркое дыхание.
Он, конечно, прав — ее влечет к нему, и в этом его главное преимущество. Они оба это знают, как оба знают и то, что он не будет хорошим мальчиком и не уйдет. Он пустит в ход все свое обаяние.
В предвкушении борьбы и неизбежного поражения Кэсс закрыла глаза.
— Так больно думать, что вы страдали… — Бен ей прошептал на ухо: — Позвольте мне приласкать вас.
Он нежно поцеловал Кэсс в щеку, и на нее вдруг нахлынули воспоминания о его завораживающих поцелуях в «Розовом дворце». Тогда они ее успокоили, и сейчас ей захотелось снова ощутить их вкус на своих губах.
Она повернула голову настолько, чтобы Бен смог дотронуться ртом до ее губ. Этого не следовало делать, но как только он коснулся ее рта, Кэсс потеряла способность думать и отдалась своим чувствам. Пусть только раз, но она позволит сделать это единственному в своей жизни мужчине.
— Расслабься, Кэсс.
Эта просьба Бена помешала ей немедленно впасть в состояние блаженства.
— Я не уверена, что мы должны…
— Совсем недолго. Как это было в мотеле. Все, кроме… Ладно?
Ей очень хотелось проявить твердость по поводу этого «кроме», но у нее перехватило дыхание. Она вдруг очутилась в объятиях Бена, как будто уже дала согласие. Ну разве возможно с ним не соглашаться, если он так горячо обнимает и целует ее?
Бен целовал ее губы, лицо, шею и ниже, там, где рубашка почему-то оказалась расстегнутой. Он был нежен, но не всегда играл по правилам: Кэсс защищалась, а он отвоевывал у нее дюйм за дюймом, пуская в ход ловкость пальцев и помогая себе губами, беря в рот ее набухшие соски вместе с рубашкой — сначала один, потом другой. Рубашка предательски промокла, свидетельствуя о том, что Бен одержал еще одну маленькую победу.
И все же Кэсс, уже почти готовая раскрыться ему навстречу, попыталась побороть вожделение:
— Бен, я…
Оторвав рот от выреза рубашки и запечатлев мимолетный поцелуй на ее губах, он остановил свой взгляд на ее лице, словно говоря: «Да-да, я слушаю!»
В этом чисто мужском взгляде было столько страсти, что Кэсс встрепенулась и залепетала:
— Ты сказал все, кроме…
— По-моему, мы оба уже перешли эту грань, разве не так?
— Но у меня нет таблеток. Я не буду этого делать.
— Ты такая сладкая. — Он прикоснулся к ее губам. — Словно мед.
— Бен, ты меня не слушаешь.
— Слушаю, черт возьми. И мне нравится твой голос. — Он снова поцеловал ее в шею. — Считай меня одним из твоих фанатов.
— У меня с собой ничего нет. Мы так неожиданно уехали из Майами… Абсолютно ничего нет.
Бен приподнялся и, вытащив из кармана два полосатых пакетика, бросил их на одеяло рядом с Кэсс:
— Вот, целых два.
— Но ты же сказал… — Поскольку Бен снова прикоснулся к жилке, которая билась у нее на шее, Кэсс перестала бормотать и спросила уже более требовательно: — Почему ты решил, что они тебе могут понадобиться?
— Может, это была надежда? — Он поцеловал ее ухо. — Или непреодолимое желание?
— Бен.
— Ну-ка повтори мое имя. — Он продолжал, не останавливаясь, целовать ее за ухом, прикасаясь языком к самым чувствительным местам.
— Это ничего не изменит! — Она уже чувствовала себя за гранью разумного.
Бен либо не заметил, либо решил не обращать внимания на то, что Кэсс бросила пакетики на столик, — она знала только, что вдруг оказалась на спине, на одеялах, которые пахли так, будто их сушили на солнце. Она уже переступила через край… без трусиков и носков. Рубашка была расстегнута до самой последней пуговицы. Рядом лежало одеяло, которым она накрывалась.