Все же сегодня он гораздо спокойнее думал об истории с Джессикой. Как правило, Дьюкейн не верил, что боги совершат чудо, чтобы помочь ему выпутаться из его безумных переделок, но сегодня его беспокойство по поводу Джессики стало слегка туманным, облако легкого оптимизма окутало его. Так или иначе, все обернется совсем неплохо. Может быть, потому, что еще одним участком мозга он ощущал чистую, сильную радость от присутствия Кейт, от близости их тел, которыми они иногда, неловко и дружески, случайно касались друг друга во время ходьбы, и оттого, что он лелеял мысль о том, что поцелует ее, когда они дойдут до прибрежного леса.
В его сознании присутствовал еще один, далеко не самый нижний, уровень, хотя сформулировать его было бы нелегко, это – ощущение всего, что окружало их: причастность природе, подстриженным извилистым кустам вероники, сферическому дереву катальпы с огромными листьями, к розовым, нагретым солнцем кирпичам стены, сквозь арку которой они сейчас проходили. Эти кирпичи с осыпавшимися краями были так стары и изъедены временем, что они казались естественным нагромождением красных камней, которыми прежде играло море. Все в Дорсете какое-то округленное, думал Дьюкейн: маленькие холмы, кирпичи, тисовые деревья, растущие около изгороди, и кусты вероники, и катальпа, и заросли бамбука по обеим сторонам арки. Он подумал: все в Дорсете соразмерно. Эта мысль принесла ему огромное удовлетворение и послала всем отделам и уровням мозга волну теплых и успокаивающих частиц. Так он шел в смятенном облаке своих мыслей рядом с Кейт, чья саморегулирующаяся и самозащитная химия служит главным условием умственного здоровья.
Сейчас они шли по узкой тропинке, зажатой между двумя холмами, поросшими цветущей белыми цветами крапивой, мелким ивняком, которые выползали из породившего их высокого желтого мха и на солнцепеке казались такими сухими и пыльными, что почти уже не походили на растения. Кукушка куковала в лесу – холодно, ясно, отрывисто, опустошенно, безумно. Кейт взяла Дьюкейна за руку.
– Я подумала, что не хочу идти с тобой к Вилли, – сказала Кейт. – У него довольно подавленное настроение последнее время, и было бы лучше, если бы ты один навестил его. Не думаю, что он способен покончить с собой, как ты считаешь, Джон?
Вилли Кост часто заявлял о том, что жизнь стала невыносимым бременем для него и что скоро он оборвет ее.
– Я не знаю, – сказал Дьюкейн.
Он чувствовал, что мог бы больше сделать для Вилли. Большинство людей, знавших Вилли, ощущали то же самое, но он был из тех, которым помочь непросто. Дьюкейн впервые встретил Вилли, когда тот был ученым, специализировавшимся в области классических языков, он жил на пенсию, выплачиваемую правительством Германии, и работал над изданием Проперция. Они познакомились на ученом собрании в Лондоне, Дьюкейн читал там на довольно редкую тему доклад о понятии «specificatio» в римском праве. Он был ответственен за то, что уговорил Вилли отказаться от сиделки в Фулхэме и переехать в коттедж в Трескомбе. Он часто сомневался, правильно ли сделал. Он предполагал поместить друга в семейную обстановку. Но на самом деле Вилли ухитрился остаться в том же одиночестве.
– Если бы он всерьез помышлял о самоубийстве, вряд ли он пускал бы к себе так охотно детей, – сказала Кейт. Вилли часто отказывался принять взрослых, а дети приходили к нему, когда им только заблагорассудится.
– Да, ты, полагаю, права. Интересно, работает ли он на самом деле, когда отказывается пустить нас?
– Или просто размышляет и вспоминает? Страшно подумать.
– У меня никогда не было предрасположенности к самоубийству, а у тебя, Кейт?
– Слава богу, нет! Для меня жизнь всегда была такой забавной.
– Трудно людям, как мы, со здоровым, нормальным умом, – сказал Дьюкейн, – представить себе больной внутренний мир человека, похожий на ад.
– Понимаю. Воспоминания, которые его мучают по ночам.
Вилли Кост во время войны был в Дахау.
– Я бы хотел, чтобы Тео почаще навещал его, – сказал Дьюкейн.
– Тео! Да он сам совсем сломлен. Он сам сгусток нервов. Ты должен почаще навещать Вилли. Ты умеешь разговорить людей и советуешь, что им предпринять. Большинство из нас не решается.
– Звучит устрашающе! – сказал Дьюкейн и засмеялся.