Правда, такой вывод слишком поспешен. Ценность будущей жизни является важным, но не единственным фактором. А именно, говорится, что лишь существа с моральными интересами могут иметь интерес к ценному будущему. Т.е. недопустимо убивать лишь тех существ, которые имеют моральные интересы. Иными словами, для того, чтобы признать убийство неприемлемым, будущее должно быть ценным, и это должно быть будущее существ с этическими интересами.
Дон Маркис может ответить, что каждое существо, чье будущее похоже на наше, в силу достоинства этого будущего, имеет этически значимый интерес – интерес наслаждаться этим будущим. Непонятно, почему профессор Маркис считает, что относительно неразвитый плод в данный момент имеет этот интерес. Кажется, ответ заключается в том, что в этот момент мы можем однозначно признать, что это существо в дальнейшем будет наслаждаться своим будущим. Из слов автора аргумента становится понятно, почему контрацепция не подвергается критике. Контрацепция предотвращает приятное будущее, но в этом случае невозможно определить субъект лишения будущего. Профессор Маркис выделяет четыре субъекта вреда: 1) тот или иной сперматозоид, 2) та или иная яйцеклетка, 3) сперматозоид и яйцеклетка в отдельности, 4) сперматозоид и яйцеклетка вместе. Если субъектом вреда определить один сперматозоид, этот выбор будет произвольным (т.к. равно можно определить субъектом и отдельную яйцеклетку). Так же и наоборот. Сперматозоид и неоплодотворенная яйцеклетка также не могут быть субъектом вреда, т.к. в этом случае в перспективе будет слишком много вариантов будущего: будущее сперматозоида, будущее яйцеклетки, будущее человека, развившегося из этих двух клеток. Наконец, и яйцеклетка, оплодотворенная сперматозоидом, не может быть субъектом вреда. В действительности не существует комбинации яйцеклетки и сперматозоида. Если такая комбинация возможна только в перспективе, мы не можем знать, какая, из множества возможных, это будет за комбинация. Следовательно, субъекта вреда от применения контрацепции не существует.
Я не считаю, что вопрос этичности аборта или контрацепции, в отличие от вопроса появления на свет в биологическом смысле, зависит от личности существа. Дон Маркис явно не согласен со мной, однако от этого его взгляды приобретают странный смысл. Чтобы это понять, представьте, если бы природа человеческой репродукции была несколько иной. Например, если бы одна из гамет несла ДНК, а вторая была источником питания или катализатором деления для первой гаметы. Иными словами, если бы сперматозоид содержал весь генетический материал, а яйцеклетка требовалась только для питания,33 такие отношения можно сравнить с отношениями зиготы и матки. Если бы дела обстояли так, отдельный сперматозоид мог бы являться жертвой контрацепции. Т.е. в рамках аргумента профессора Маркиса, многое зависит от того, является сперматозоид гаплоидным или диплоидным.
В любом случае защиту от нежелательной беременности нельзя сравнивать с убийством. Разве обычная генетическая индивидуализация может иметь серьезное значение в вопросе, приемлемо ли предотвращать хорошее будущее? Если центром внимания является прекрасное будущее, обязательно ли это должно быть будущее генетически полных организмов? Разве не может это быть будущее сперматозоида лишь с половиной набора хромосом? Дабы избежать таких каверзных импликаций, я предлагаю считать, что значение имеет ценное будущее существ, обладающих этическими интересами.
Замечу, что мой аргумент имеет еще одно преимущество перед аргументом профессора Маркиса. Если бы единственно значимым фактором было ценное будущее, тогда убийство плода было бы страшнее, чем убийство тридцатилетнего взрослого, т.к. будущее плода (при прочих равных) продолжительнее, чем будущее взрослого. Он будет лишен бόльшего (заметьте, смерть тридцатилетнего кажется трагичнее смерти девяностолетнего по этой же причине). Однако по мнению большинства, смерть тридцатилетнего кажется трагичнее смерти неродившегося ребенка, что не вписывается в рамки этого довода. Объясняется это тем, что плод, в отличие от взрослого, еще не имеет интереса к собственному существованию. Что касается жизни тридцатилетнего и девяностолетнего, оба имеют этот интерес, но старший имеет меньше неизрасходованного будущего, чем младший. Или же иное объяснение: интерес к жизни девяностолетнего человека начинает угасать по причине ухудшения качества жизни, потому его смерть не так страшна, как смерть тридцатилетнего.