Она издала каркающий вопль, встрепенулась и перекосилась. Каждую часть тела охватила агония, скорчивая ещё сильней. Её били спазмы, подкатила рвота, но она сдерживалась. Хозяин наблюдал за её борьбой - восковое лицо пусто, как чистая страница. Она обмякла, плюясь и стеная, в то время как боль росла всё больше и больше, зажав её в гигантские, неуклонно сжимающиеся тиски.
- Злостью ничего не добьёшься.
Всё, что у неё получилось сделать - зарычать, спёртое дыхание чмокало сквозь стиснутые зубы.
- Полагаю, тебе сейчас в какой-то мере больно. - Он выдвинул ящичек шкафа и вынул оттуда длинную трубку - чаша протравлена чёрным. - Я бы постарался к этому привыкнуть, если получится. - Он нагнулся и вытащил щипцами из огня горящий уголек. - Боюсь, что грядущая боль станет твоим постоянным спутником.
Перед ней смутно замаячил потёртый мундштук. Она навидалась курильщиков шелухи, корявых как трупы, самих превратившихся в бесполезную шелуху, ни о чём не заботящихся, кроме следующей трубки. Шелуха была похожа на жалость. Вещь для слабых. Для трусов. Он снова улыбнулся своей улыбкой покойника. - Это поможет.
Достаточное количество боли делает трусом любого.
Дым жёг лёгкие, от него сжимались больные рёбра, каждая судорога отсылала новый спазм боли до самых кончиков пальцев. Сморщив лицо, она простонала, всё ещё сопротивляясь, но уже гораздо слабее. Ещё кашлянула и безвольно улеглась. Её унесло прочь от боли. Унесло прочь от ужаса и паники. Всё вокруг медленно таяло. Мягко, тепло, удобно. Кто-то протяжно простонал низким голосом. Может быть она. Она ощутила, как по лицу сбегают слёзы.
- Ещё? - В этот раз она удержала дым, пока он кусался и першил в горле, и выдохнула его мерцающей спиралью. Дыхание всё замедлялось и замедлялось, пульсация крови в её голове утихла до мягкого шевеления.
- Ещё? - Голос окатил её, как волна на голом пляже. Кости уже расплылись, отблёскивая ободами тёплого света. Угли в камине превратились в прелестные самоцветы всех искрящих оттенков. Уже почти не было боли, и что бы то ни было, переставало иметь значение. Всё не важно. Её глаза приятно вздрогнули, а затем, ещё более приятно, плавно закрылись. Переливы узоров плясали и изворачивались на внутренней стороне век. Она уплывала в тёплое море, нежно и сладостно...
***
- Снова с нами? - Его лицо колыхалось, вися перед глазами, мягкое и белое, как флаг капитуляции. - Я, признаюсь, встревожился. Совсем не ждал, что ты очнёшься, но теперь, раз уж ты так, было бы жаль...
- Бенна? - Голова Монзы всё ещё плыла. Она рыгнула, пытаясь подвигать лодыжкой и тут всесокрушающая боль донесла до неё правду, превратив лицо в гримасу отчаяния.
- Никак не утихнет? Пожалуй, попробую приподнять твой дух. - Он потёр друг о друга свои длинные ладони. - Все швы уже сняты.
- Как долго я спала?
- Пару-тройку часов.
- До того?
- Чуть больше двенадцати недель. - Она, онемев, уставилась на него - Закончилась осень, наступила зима, и скоро новый год. Чудесное время для новых начинаний. То, что ты вообще очнулась - одно сплошное чудо. Твои повреждения были... в общем, думаю, моя работа тебя порадует. Уверен.
Он выволок из-под лежанки засаленную подушку и облокотил её голову повыше, держа её так же бережно, как мясник обращается с мясом, выдвинул вперёд подбородок, так чтобы она могла взглянуть на себя. И у неё не осталось выбора, кроме как так и сделать. Очертания тела бугрились под грубым серым одеялом, три кожаных ремня проходили вокруг груди, бёдер и щиколоток.
- Привязал для твоей собственной безопасности, чтоб ты не скатилась с койки, пока спала. - из него выдавился внезапный смешок - Нам же не хочется, чтобы ты чего-нибудь поломала, не так ли? Ха... ха! Не хочется, чтобы ты что-нибудь сломала. - Он отстегнул последний ремень и взял двумя пальцами одеяло, в то время как она уставилась вниз, страшась одновременно узнать и не знать правду. Он резко сдёрнул одеяло, как будто показывал на выставке призовой экспонат.
Она с трудом распознала своё тело. Совершенно голое, истощённое и чахлое как у нищенки, бледная кожа туго натянулась на уродливые шишки костей, везде покрытая большими цветущими синяками - чёрными, коричневыми, фиолетовыми и жёлтыми. Пока она силилась во всё это поверить, её выпученные глаза, обшаривали истерзанную плоть. Её всю изрезали красные полосы. Потемневшие и воспалённые, окаймлённые выступающей розовой плотью, помеченные точками от вытащенных швов. Четыре из них на одном боку следовали вдоль изгибов торчащих рёбер одна над другой. Другие образовывали углы на бёдрах и лодыжках, на правой руке, левой ступне.