- Какой план? - спросил Трясучка.
Дружелюбный пожал плечами. - Шесть и один.
Он натянул капюшон и отправился - сгорбившийся, руки засунуты в карманы. Когда компания приблизилась, на них упал свет из окна наверху. Четыре вычурные карнавальные маски злобно косятся под пьяный хохот. У здоровенного мужика посередине было пухлое лицо с острыми глазками и наглой ухмылкой. Накрашенная женщина пошатывалась рядом с ним на высоких каблуках. Тощий, бородач слева глупо ей ухмылялся. Тот, кто справа утирал слёзы смеха с бледной щеки.
- А потом что? - взвизгнул он захлёбываяь, гораздо громче, чем было нужно.
- А ты чё думаешь? Я пинал его пока он не обосрался. - Снова раскат хохота, женский фальцет хихикнул контрапунктом басу здоровяка. - Я сказал: герцогу Орсо нравятся те, кто говорит "да", ты лживая...
- Гобба? - спросил Дружелюбный.
Тот резко повернул голову, улыбка угасала на рыхлом лице. Дружелюбный остановился. Он прошёл сорок один шаг с того места где бросал кости. Шесть и один дают семь. Семь раз по шесть это сорок два. Забери назад единицу...
- Ты кто? - прорычал Гобба.
- Шестёрка и единица.
- Что? - мужик справа оттолкнул Дружелюбного заплетающейся рукой.
- Свали, ты, ёбнут..
Тесак развалил его голову до самой переносицы. До того, как челюсть того, кто слева, успела до конца отвиснуть, Дружелюбный оказался на другой стороне дороги и проткнул его. Пять раз длинный нож погружался в кишки, затем Дружелюбный сделал шаг назад, полоснул его сбоку по горлу, пнул под ноги и опрокинул на мостовую.
На мгновение, пока Дружелюбный делал медленный и долгий выдох, настала тишина. В голове у первого зияла единственная громадная рана, чёрная каша мозгов заляпала перекрещенные глаза. У второго было пять ножевых уколов, и кровь лилась из перерезанной глотки.
- Хорошо, - сказал Дружелюбный. - Шесть и один.
Шлюха заорала, одну из напудренных щёк испачкали пятна крови.
- Ты мертвец! - проревел Гобба. Запнувшись, он отступил назад и нашаривал нож, что висел за поясом. - Я тебя убью! - Но нападать не решался.
- Когда? - спросил Дружелюбный, лезвия свободно свисали из его рук. - Завтра?
- Я тебя...
Дубинка Трясучки треснула о затылок Гоббы. Хороший замах, прямо в нужное место, сминая его колени легко как бумагу. Он завалился в отключке, дряблая щека тяжело плюхнулась на камни мостовой, нож загремел, выпав из обмякшего кулака.
- Нет, не завтра. Вообще никогда. - Женский вопль затих. Дружелюбный обратил к ней взор. - Почему ты ещё не убегаешь? - Она ринулась во тьму, вихляя на своих каблуках, всхлипывания отдавались эхом, следом нестройно побрякивал ночной колокольчик.
Трясучка угрюмо глядел на два, расплывшихся на дороге трупа. Две кровавых лужи разлились между булыжников, соприкоснулись, пообщались и слились воедино. - Клянусь мёртвыми, - прошептал он на северном языке.
Дружелюбный пожал плечами. - Приезжай к нам в Стирию.
Кровавый урок
Монза, выпятив губы, глядела на свою руку в перчатке и сгибала три всё-таки действующих пальца. Сжать-разжать, сжать-разжать - она исследовала сочетание щелчков и хруста, что раздавалось при каждом сжатии руки. Она чувствовала странное спокойствие, признавшись, что её жизнь, если это можно назвать жизнью, сейчас колыхалась на лезвии бритвы.
Никогда не верь человеку там, где для него нету выгоды, - писал Вертурио, а убийство великого герцога Орсо и его приближённых никому не придут в голову как идея лёгкого заработка. Этому молчаливому сидельцу следовало верить не больше, чем Саджааму, а границы доверия тому лежали в пределах струи её мочи. Сидевшее внутри чувство утверждало, что северянин был более-менее честен с нею, но ведь точно также она думала и об Орсо, и в итоге это не принесло ей счастья. Для неё бы не стало большой неожиданностью, если бы они привели сюда улыбающегося Гоббу, готового уволочь её назад в Фонтезармо, чтобы там сбросить с горы во второй раз.
Ей никому нельзя было верить. Но она не в силах всё сделать одна.
Снаружи прошаркали торопливые шаги. Дверь, бухнув, распахнулась и трое ввалились внутрь. Трясучка находился справа. Дружелюбный слева. Гобба висел между ними, болтая головой, его руки закинуты на их плечи, носки сапог бороздят рассыпанные по земле опилки. Ну, кажется, этим двоим она может верить, во всяком случае пока.
Дружелюбный подтащил Гоббу к наковальне - куску чёрного в выбоинах железа, привинченного к полу посередине. Трясучка прилаживал цепь с кандалами на каждом конце, обматывая её вокруг основания. Всё это время с него не сходил насупленный вид. Будто у него были какие-то нравственные устои, с которыми это шло вразрез.