Она почувствовала, как задёргалась щека, вспоминая улыбающееся лицо Бенны в зеркале, и своё, позади него. - Он был хорошим человеком. Все его любили.
- И мой брат был хорошим человеком. Намного лучше меня. По крайней мере, отец так думал. Никогда не упускал случая напомнить мне об этом... Я, в смысле, просто о том, что в длинных волосах нет ничего страшного, там откуда я родом. Вообще-то, на войне людям отрезает иные вещи, нежели волосы. Чёрный Доу любил надо мной издеваться, потому что всегда не задумываясь очекрыживал свои, чтоб не мешались во время драки. Но он-то, Чёрный Доу, всё на свете ценил на вес говна. Суровая речь. Твёрдый мужик. Только один человек был твёрже, сам Девять Смертей. Я считаю -
- Для того кто плохо говорит по-нашему, ты слишком любишь болтать, не так ли? Знаешь, что я думаю?
- Что?
- Люди много говорят, когда им нечего сказать.
Трясучка тяжко вздохнул. - Просто стараюсь, чтобы завтра было чуточку лучше, чем сегодня, вот и всё. Я один из этих... у тебя припасено для этого словечко, не так ли?
- Идиотов?
Он скосил на неё глаза. - Я имел в виду другое слово.
- Оптимистов.
- Вот это оно. Я оптимист.
- И как, помогает?
- Не особо, но я не теряю надежды.
- Таковы оптимисты. Вас, тварей, ничто ничему не учит. - Она наблюдала, как лицо Трясучки проступало, освобождаясь от спутанных клоков немытой шевелюры. Твёрдокостное, остроносое, с рубцом шрама на одной из бровей. Приятное лицо, насколько это её волновало. Монза вдруг поняла, что это её волнует больше, чем она предполагала. - Ты был солдатом? Как их называют, наверху, на Севере... карлом?
- Раз уж на то пошло, я был названным, - и в его голосе послышалась гордость.
- Молодец. Так ты возглавлял отряд?
- Были те, кто меня слушался. У меня был прославленный отец, и брат тоже. Может, что-то от них досталось и мне.
- Так зачем ты всё бросил? За каким приехал сюда, чтобы стать никем?
Он смотрел на её отражение в зеркале, пока ножницы щёлкали вокруг его лица.
- Морвеер сказал, ты сама была солдатом. И пользовалась славой.
- Не такой уж и славой. - Это только половина лжи. Вернее было сказать - дурной славой.
- Необычное занятие для женщины, там, откуда я родом.
Она пожала плечами. - Полегче крестьянского труда.
- И ты знаешь, что такое война, правильно?
- Да.
- Скажу даже, что ты повидала несколько битв. Ты видела убитых людей.
- Да.
- Тогда ты видела, что там происходит. Походы, ожидания, болезни. Как одни люди насиловали, грабили, калечили, сжигали других, тех, кто ничем такого не заслужил.
Монза подумала о своём поле, горевшем много лет назад. - Если тебе есть что сказать, говори прямо.
- Та кровь порождает ещё большую кровь. Те единожды сведённые счёты открывают другие. Тот кисло-тухлый вкус войны нравиться только полупсихам, и со временем становится лишь противней. - Она не отрицала. - Теперь ты понимаешь, почему я должен от этого избавиться. Что-нибудь вырастить. Что-нибудь такое, чем можно гордиться, взамен разрушений. Стать... лучше, я бы сказал.
Скрип, щёлк. Волосы, комкаясь, валились на пол. - Лучше, хмм?
- Вот именно.
- Итак, ты сам насмотрелся на мёртвых?
- Повидал своё.
- Ты видел их сразу много? - спросила она. - Сваленых в кучу после прихода чумы, раскиданых порознь после битвы?
- Айе, видел и такое.
- Ты не замечал, над некоторыми трупами не было чего-то, вроде сияния? Или сладкого запаха роз весенним утром?
Трясучка помрачнел. - Нет.
- Значит, хорошие и плохие люди, все выглядят одинаково, нет? Про себя скажу точно - мне они всегда казались одинаковыми. - Пришёл его черёд замолчать. - Раз ты добрый, и каждый день стараешься думать о хороших поступках, и делаешь полезные вещи, которыми гордишься - чтобы могли прийти подонки и сжечь их в одно мгновение, а ты деликатно и вежливо скажешь спасибо, всякий раз, когда они будут выбивать из тебя кишки - что, думаешь, когда сдохнешь и тебя втопчут в грязь, ты превратишься в золото?
- Что?
- Или ты превратишься в сраное говно как все остальные?
Он медленно кивнул. - Ты превратишься в говно, согласен. Но вдруг у тебя получиться оставить после себя что-нибудь хорошее.
Она обрушила на него выхолощенную усмешку. - Что мы оставляем после себя, кроме слов и дел - не досказанных, не доделанных, не завершённых? Пустую одежду, пустые дома, пустое пространство в тех, кто нас знал? Ошибки, что никогда не исправить и надежду, что сгнила и истлела?