Был треск, проламыванье дерева. И снова он падал, цепляясь за воздух, мозг вскипел безумием отчаяния, невидящие глаза вылезли из орбит. Падал, раскинув руки, беспомощно лягаясь ногами, мир завертелся вокруг него, ветер нёсся ему в лицо. А он всё падал, падал... но не дальше чем на шаг или два. Шлёпнулся щекой об половицу, рассыпая вокруг себя щепки.
- Э? - невнятно проговорил он.
Он запаниковал, обнаружив, что его хватают за шею, вздёргивают в воздух и бьют им о стену так, что повылазили кишки. И второй раз за эти несколько минут напрочь вылетело дыхание.
- Ты! Чё за хуйня? - Трясучка. Северянин, по каким-то покрытым мраком причинам, был совершенно голым. Позади него грязная комната тускло освещалась горсткой угольков в очаге. Зрачки Морвеера опустились к кровати. А в ней была Муркатто, приподнявшаяся на локтях, мятая рубашка висела нараспашку, плоские груди торчали на рёбрах. Она смотрела на него с удивлением, но не большим чем при встрече в дверях гостя, которого не ожидали так рано.
Рассудок Морвеера, щёлкнув, встал на место. Вопреки позорной ситуации, остаточному отголоску смертельного ужаса и саднящим царапинам на лице, он начал хихикать. Верёвка оборвалась раньше времени и, волей какого-то извращённого, но неимоверно благоприятного случая, он влетел в именно тот проём, прямо сквозь гнилые ставни одной из комнат обветшалого дома. Кто-то же должен оценить иронию.
- Кажется, всё же, такая вещь, как счастливая случайность в конце концов существует! - прокаркал он.
Муркатто встрепенулась на кровати, смотря куда-то мутными глазами. Он отметил на ней ряд необычных шрамов, расположенных вдоль рёбер с одной стороны.
- Почему дымишь? - поскрипела она.
Взгляд Морвеера скользнул на трубку для шелухи на досках у кровати - живое объяснение недостатку удивления его нетрадиционному способу заходить.
- Ты всё перепутала и причина этого налицо. Ведь ты сама и была той, кто подымил. Пойми же, эта штука - настоящая отрава. Абсолютный...
Её рука вытянулась, искривлённый палец показывал на его грудь. - Дымишь, придурок.
Он глянул вниз. Несколько едких струек тянулись вверх от его рубахи.
- А, падла! - взвизгнул он, когда Трясучка отступил назад и отпустил его. Он сорвал с себя камзол - осколки стекла разбитой бутылки с кислотой посыпались на доски. Он запутался в рубашке, которая спереди начала покрываться пузырями, разорвал её и бросил на пол. Та приземлилась, испуская характерный дым и наполняя грязную спальню мерзкой вонью. Все трое уставились на неё и прихотью судьбы, которую уж точно никто б не предугадал, все оказались теперь, по меньшей мере, полуголые.
- Глубоко сожалею. - Морвеер прочистил горло. - Это явно не входило в план!
Уплачено сполна
Монза хмуро глядела на постель, и хмуро глядела на лежащего в ней Трясучку. Он широко развалился со скомканным одеялом на животе. Большая длинная рука свисала с матраса, белая ладонь, изогнувшись, упиралась тыльной стороной в половицу. Большая ступня высовывалась из-под одеяла с чёрными комочками грязи под ногтями. Его лицо, мирное как у ребёнка, повернуто в её сторону, глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. Его грудь и перечеркивающий её длинный шрам вздымались и опадали в такт дыханию.
При свете дня, всё это казалось серьёзной ошибкой.
Она бросила на Трясучку монеты, и они со звоном плюхнулись ему на грудь и раскатились по постели. Он вздрогнул, просыпаясь и продирая глаза.
- Штоткое? - Он затуманено уставился вниз на прилипшее к груди серебро.
- Пять монет. Более чем честная цена за эту ночь.
- Э? - Он двумя пальцами протёр глаза, выгоняя сон. - Ты мне платишь? - Он смахнул монеты с себя на одеяло. - Возникает смутное ощущение, что я что-то вроде шлюхи.
- А ты не такой?
- Нет. У меня есть чуточку гордости.
- Так значит, человека ты за деньги убьёшь, но пизду за них не отлижешь? - Она фыркнула. - Отсюда вывод. Хочешь моего совета? Возьми пять серебренников и впредь занимайся убийствами. К ним у тебя есть способности.
Трясучка перевернулся и натянул одеяло по самую шею. - Закрой за собой дверь, а? Тут страшно холодно.
Меч работы Кальвеса злобно полосовал воздух. Рубил направо и налево, вверх и вниз. Она крутилась в дальнем углу двора, шурша сапогами по разбитым плиткам, делая уколы левой рукой, сверкающий кончик меча выскакивал вперёд на высоте груди. Пар от частого дыхания курился вокруг лица, несмотря на холод, рубашка липла к спине.
С каждым днём её ногам постепенно становилось лучше. При быстром движении их до сих пор жгло, по утрам они деревенели как старые пни и в вечернее время их грызла ломота, но, по крайней мере, у неё получалось ходить, не корчив рожи от боли. Даже в коленях, со всеми их щелчками, появилась некоторая упругость. Плечу и челюсти уже удавалось расслабляться. Зашитые под скальп монеты лишь слегка ныли, если на них нажать.