Какое-то время ему казалось, что это конец. Он думал, что Жанна вот-вот узнает его.
Однако испуг его длился недолго. Он понял, что неизбежно погубит себя, если не сможет сейчас вести себя как ни в чем не бывало, не обращая внимания на грозящую ему опасность.
— Ходатайствовать о какой-то девушке! Спасти ее! Ничего не понимаю! Что все это значит?
— Дорогой господин Арман, — сказал Жорж, — речь идет о Люси Фортье.
— О Люси Фортье? — переспросил миллионер. — И что же я могу сделать для девушки, которая имеет несчастье быть дочерью женщины, носящей клеймо преступницы?
— Вы можете вернуть ее к жизни, сударь! — воскликнула Жанна. — Вы отобрали у нее любимого человека, чтобы выдать за него свою дочь; ваша дочь лишила ее работы, единственного источника средств существования! Теперь сердце Люси разбито, и она медленно угасает. Вы убиваете ее! Разве это не жестоко? Ваша дочь будет жить богато и счастливо, а Люси умрет от отчаяния… Это слишком несправедливо, сударь, этого нельзя допустить!
— Э! — решительно возразил лже-Арман. — Я-то тут причем? Разве я виноват, что Люси — дочь преступницы?
— Значит, это все, на что вы способны: оскорблять ее снова и снова? — почти угрожающе произнесла Жанна.
И тут словно сам дьявол подсказал Жаку Гаро, как вести себя.
— По-моему, вы что-то слишком близко к сердцу принимаете эту историю! — сказал он. — Можно, знаете ли, подумать, что вас с девушкой связывает нечто куда более прочное, чем простая дружба! В чем вы явились меня упрекать? Расстроив чудовищный брак, я выполнил свой долг и горжусь этим! А теперь мне лишь остается выполнить еще один долг, и, если будет нужно, господин Дарье поможет мне. Та настойчивость, с которой вы ходатайствуете за Люси Фортье, выдала вас, и я все понял. Вы не Лиз Перрен… вы — альфорвилльская преступница… вы — клермонская беглянка… вы — Жанна Фортье…
Услышав это, Жанна почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Ее охватила дрожь; она растерянно оглянулась по сторонам, словно ища спасения. Жак Гаро сказал, обращаясь уже к Жоржу:
— Мы окажем огромную услугу обществу и правосудию, если поможем немедленно арестовать эту женщину; я сам сейчас схожу за жандармами.
И злодей направился к двери. Жорж бросился следом и преградил ему путь.
— Минуточку, сударь, прошу вас! Эту женщину зовут Лиз Перрен. Ни о каком другом имени я не знаю, да и знать не желаю. Но, будь она даже той несчастной, о которой вы говорили, будь она и в самом деле Жанной Фортье, здесь она под моей защитой. Сюда она пришла по своей воле и уйдет точно так же. Мой кабинет — не мышеловка! Ступайте же, сударыня. Ступайте и ничего не бойтесь…
Жанна, дрожа от волнения, протянула руки к Жоржу, словно благодаря его и благословляя, и, пошатываясь, сделала несколько шагов к двери.
— Но это же ни на что не похоже! — вскричал Поль Арман. — Это…
— Вы в моем доме, сударь, — оборвал его Жорж, — и я не потерплю никаких замечаний по поводу моего поведения; здесь только я решаю, как следует поступать! Идите же, Лиз Перрен. Ступайте с миром!
Клермонская беглянка бросилась к Жоржу, с какой-то исступленной признательностью поцеловала ему руку и исчезла за дверью. Поль Арман шагнул было вслед за ней. Однако Жорж опять оказался у него на пути.
— Вы, кажется, пришли поговорить со мной по делу. — улыбкой сказал он.
— Почему вы отпустили ее? — яростно спросил миллионер.
— Но, сударь, вам-то что до этого? Или у вас, может быть, есть основания опасаться ее?
Поль Арман понял, что только что, проявив по отношению к Жанне ничем не оправданную ожесточенность, он поступил крайне неосторожно.
— С чего вдруг мне бояться? — пробормотал он.
— Уверяю вас, у меня создалось именно такое впечатление! Если эта несчастная и в самом деле Жанна Фортье, ей можно простить такое поведение: пусть она даже и преступница, но ведь она еще и мать! Если же она, напротив, никакая не Жанна Фортье, а всего лишь Лиз Перрен, славная женщина, проявившая сочувствие к одинокой, обездоленной и страдающей девочке, то мы не только не вправе ее порицать, мы восхищаться ею должны. Ведь такой поступок свидетельствует о ее великодушии!
Миллионер пришел в себя.
— Вы абсолютно правы, дорогой адвокат, — произнес он, — но меня тоже можно понять: я никак не мог совладать с охватившим меня гневом, ибо оказался вдруг — или, если вам угодно, мне показалось, что оказался, — лицом к лицу с той негодяйкой, что убила отца моего будущего зятя.
— Я вас понимаю; но ведь вы могли ошибиться, а ваша ошибка нанесла бы Лиз Перрен непоправимый ущерб.
— В этом вы тоже правы; что поделаешь: гнев — плохой советчик!
Желая перевести разговор на другую тему, Жорж поинтересовался:
— Как чувствует себя госпожа Мэри?
— Великолепно! Тот проклятый кашель, что напал на нее вчера вечером, больше не давал о себе знать.
— Рад слышать. Я полагаю, скоро состоится свадьба?…
— Разумеется, но все же не так скоро, как мне того хотелось. Не хватает одного документа, я вынужден был запросить его из Нью-Йорка, но это займет от силы несколько дней, так что брачный контракт мы подпишем недели через две.
— А теперь поговорим о том деле, что провело вас сюда!
И Жорж пригласил клиента в кабинет.
Жанна вышла от адвоката в состоянии, близком к безумию. «Поль Арман догадался, кто я на самом деле, — спеша прочь, размышляла она, — и если бы не вмешался этот милый молодой человек, он непременно выдал бы меня полиции… О!… Что же сделает теперь богатый и бессердечный Поль Арман, из-за которого случились все несчастья, постигшие Люси? Конечно же, он станет меня разыскивать; не сам, так полиции все расскажет, а уж они-то быстро раскроют мое прибежище и схватят меня!
Что же мне делать? Как поступить? Не могу же я бросить дочь в одиночестве, болезни и отчаянии. Положение у меня безвыходное… Ну что ж, будь что будет! Вернусь к дочери. Пусть там меня и арестовывают. По крайней мере, до последней минуты я буду с ней…»
Выздоравливающая Люси как будто чувствовала себя получше, и в беспросветном мраке, охватившем душу несчастной матери, тотчас словно лучик света блеснул, так что наша бедная мученица собралась с духом и улыбнулась.
— Мамаша Лизон, — спросила девушка, — вы еще не раздумали встретиться с господином Дарье?
— Нет, миленькая моя, вовсе не раздумала… — ответила разносчица хлеба, — и даже была у него нынче утром…
— Что он сказал?
— Что те, кто устроил эту жестокую травлю, — настоящие чудовища, но с ними ничего нельзя сделать: закон не наказывает подлецов, способных вменить дочери в вину позор, постигший мать.
Люси почувствовала, что на глаза у нее набегают слезы.
— Мать… — с трудом проговорила она. — А ведь, наверное, ей еще хуже, чем мне!
У Жанны от волнения и нежности перехватило дыхание, но Люси не заметила этого: она уже впала в ту горькую задумчивость, что почти не оставляла ее с того дня, когда Люсьен ее бросил.
Закончив деловой разговор с Жоржем Дарье, Поль Арман сел в карету и приказал ехать на улицу Мурильо.
«Напрасно я так разошелся, — размышлял он. — Напрасно дал понять, что узнал в Лиз Перрен Жанну Фортье. Было бы величайшей глупостью с моей стороны вызвать полицию, как я собирался сделать; да у меня просто, наверное, рассудок помутился… Тем не менее тот факт, что Жанна Фортье в Париже, представляет для меня угрозу, и нужно эту угрозу ликвидировать».
Как раз в тот момент, когда миллионер подумал об этом, карета остановилась возле его особняка. У Мэри он застал Люсьена Лабру. Молодой человек добросовестнейшим образом следовал указаниям Этьена Кастеля. Все трое сели за стол. Обедать они закончили довольно быстро. Люсьен не мог надолго оставлять завод без присмотра. Поль Арман тоже ушел, но, против обыкновения, не стал садиться в карету и пешком отправился к Овиду Соливо.
Он уже собирался позвонить, но увидел на противоположной стороне улицы Овида; тот быстро удалялся от дома. Миллионер перешел через дорогу и, ускорив шаги, нагнал его.