— И как скоро он вернул ключ?
— Примерно через полчаса.
— Можете идти, Бинэ. Впредь ключ от архива будете давать только секретарю…
— А что за человек этот Дюшмэн? — поинтересовался Этьен Кастель.
— Молодой служащий, очень умный, но не слишком щепетильный. На его счет возникли весьма серьезные подозрения, так что из мэрии ему пришлось уйти; дней десять назад он уехал в Париж, но по дороге с ним случилось несчастье: он находился в поезде, потерпевшем крушение в Буа-ле-Руа; я прочел об этом в газете, там был опубликован список жертв.
— Он погиб? — воскликнул Этьен.
— Да нет, вроде бы тяжело ранен. Хотя теперь, может быть, уже и умер.
— Как видите, сударь, я ничем больше не могу вам помочь, — произнес мэр, — но могу я узнать, каким образом был использован документ, судя по всему, украденный Дюшмэном из архива?
— С его помощью сделали большую подлость.
— Неудивительно! Теперь мне все ясно. У Дюшмэна появились вдруг деньги именно потому, что он украл эту бумагу. Хотелось бы покончить с грязной историей; я оставлю подлинник у себя, а вам прикажу выдать официально заверенную копию.
Через полчаса Этьен вышел из мэрии, имея на руках должным образом заверенную копию заявления. Вечером он сел в парижский поезд и в половине седьмого прибыл в Буа-ле-Руа, где узнал от начальника вокзала, что Дюшмэн почти уже выздоровел, получил пять тысяч франков и, наверное, все еще живет в гостинице « Привал охотников».
Поблагодарив начальника вокзала, Этьен Кастель направился в гостиницу. Навстречу ему поспешила служанка.
— Чего изволите, сударь? — спросила она.
— Чашку кофе с молоком и кое-какие сведения. Здесь живет господин Дюшмэн, пострадавший в железнодорожной катастрофе?
— Он здесь жил, сударь. А вчера вечером уехал в Париж.
— Вы знаете его адрес в Париже?
— Нет, адреса он не оставил, но можно узнать… Он собирался приехать сюда как-нибудь в воскресенье с госпожой Амандой.
— А что за госпожа Аманда?
— Молодая и очень хорошенькая дама; узнав о том, что он ранен, она зашла его проведать. Должно быть, она его подружка. Она жила тут у нас, в гостиничном флигеле, с одним уже не молодым, но очень приличным господином; наверное, это ее, как теперь говорят, покровитель…
— Значит, госпожа Аманда — кокотка?
— Наверное, сударь; похоже, что так. Но ведет она себя очень прилично; покровителя ее зовут барон де Рэйсс.
Этьен вздрогнул.
— Барон де Рэйсс! — не веря своим ушам, воскликнул он. — И он, конечно же, знаком с господином Дюшмэном?
— О! Вряд ли: госпожа Аманда дождалась, когда барон уехал, и только потом навестила господина Дюшмэна.
— Вы знаете адрес господина де Рэйсса?
— Нет, сударь. Но постойте, хозяйка пришла, она вам гораздо лучше на все вопросы ответит, — сказала служанка, кивнув в сторону только что вошедшей хозяйки гостиницы, — а я вам кофе сейчас сварю.
— Что вам угодно? — спросила владелица « Привала охотников», подойдя к Этьену.
— Представьте себе, я близко знаком с бароном де Рэйссом, — ответил тот. — Мы познакомились с ним в Германии, но барон все время путешествует и живет то тут, то там. Ваша служанка при мне случайно упомянула о нем: я спросил, где он живет сейчас, потому что если он в Париже, то я с радостью повидался бы с ним.
Хозяйка гостиницы достала из запертого на ключ шкафа регистрационную книгу, полистала ее и сказала:
— Господин барон де Рэйсс живет в Париже, улица Вэнтимиль, 19.
Поблагодарив ее, художник записал адрес. Теперь ему как можно скорее следовало вернуться в Париж. Прямо с вокзала он поехал на улицу Вэнтимиль. В доме 19 никто никогда и не слышал о бароне де Рэйссе; то же самое и в домах 17 и 21, куда художник обратился на всякий случай.
Чем больше Этьен Кастель пытался прояснить эту историю, тем темнее она становилась. Что за человек, воспользовавшийся выдуманным именем и расплатившийся в Жуаньи с долгами Дюшмэна? Ведь именно для него — в этом Этьен Кастель был абсолютно уверен — Дюшмэн украл документы из архива мэрии. А лже-барону бумага, бесспорно, нужна была лишь для того, чтобы отдать или продать ее Полю Арману.
Но где же найти ключик к загадке? Три человека могли помочь: Дюшмэн, госпожа Аманда и барон де Рэйсс. И никого из них невозможно отыскать. Художник отправился к себе, на улицу Асса.
— Прекрасно прокатился! — прошептал он, входя в квартиру. — Как был ни с чем, так и остался.
Как только начало светать, Овид выбрался из алькова, ступая на цыпочках, подошел к окну и вгляделся в дом напротив. Все окна там были наглухо закрыты ставнями. На улице царила тишина, ни души не видно.
Устроившись возле окна, к решетке которого крепилась люлька, он наполовину прикрыл жалюзи. Теперь он мог наблюдать за улицей в просветы между их планками и спокойно, не боясь, что его кто-то увидит, вершить свое черное дело. Веревки, проходящие через блоки, были просто привязаны к железным прутьям оконной решетки; нужно было сделать так, чтобы обе веревки можно было отпустить одновременно. Тогда люлька рухнет на тротуар всей своей поверхностью. Значит, обе веревки, на которых держится люлька, нужно соединить, связав их третьей, которую легко будет отвязать, обеспечив тем самым успех операции: люлька рухнет плашмя и со страшной силой. Овид принялся за дело. Закончив, он достал из кармана нож и открыл его.
С ножом в руке он опустился на корточки возле окна и сквозь полуприкрытые жалюзи глянул на улицу: с минуты на минуту должна была появиться разносчица хлеба. Соливо увидел лишь консьержку. Одетая по-домашнему, она с молочным бидоном в руке перешла через проложенные над канавой пешеходные мостики на другую сторону улицы, затем быстро двинулась по направлению к набережной.
— Беги отсюда, старушка! — прошептал злодей. — И поверь: тебе стоит задержаться там подольше. Здесь скоро станет совсем невесело…
Он снова глянул на угол улицы Сент-Андре-дез-Ар и поневоле ощутил нервную дрожь: из-за угла показалась Жанна. Толкая перед собой нагруженную хлебом тележку, она шла туда, где ее поджидала смерть.
— Вот она, — пробормотал Овид; его по-прежнему била нервная дрожь, — теперь главное — не промахнуться…
Не спуская с Жанны глаз, он наблюдал, как она постепенно приближается. Останавливаясь у каждого дома, чтобы отнести хлеб, она продвигалась вперед медленно. На улице появились редкие пешеходы: это были рабочие.
«Черт побери! — с некоторым страхом подумал Соливо. — Ведь может случиться так, что под люлькой окажется не только она… А! Ладно! Ну и пусть! Не разбивши яиц, яичницу не сделаешь! Это же несчастный случай! И отвечать за него будет тот подрядчик, что командует малярами. Он и возместит убытки кому следует.
Жанна постепенно приближалась. Ей оставалось пройти каких-нибудь десять шагов; она остановилась и минуты на две исчезла из виду. Потом снова взялась за тележку и двинулась вперед. Паренек лет четырнадцати — настоящий парижский мальчик, — насвистывая, шел впереди нее. Заметив его, Овид крякнул от досады.
Мальчишке и разносчице хлеба оставался лишь шаг до того места, над которым висела люлька. Овид взмахнул рукой и рассек ударом ножа узел из шнура, на котором держались веревки. Послышался страшный грохот. Веревки со свистом проскользнули сквозь блоки, люлька, царапая о стену дома, полетела вниз. Раздался крик, потом — чудовищный треск. Овид, вскочив на ноги, бросился вон из квартиры и бегом спустился вниз.
Рухнув на тротуар, люлька раздавила шедшего впереди Жанны парнишку. А сама она лежала чуть поодаль — без сознания, с окровавленным лицом, но живая. Ее спасла нагруженная хлебом тележка, которую она толкала перед собой. Люлька, рухнув на тележку, лишь наполовину раздавила ее, так что между ее дном и тротуаром остался зазор. Жанна, услышав свист веревки, подняла голову и, вовремя заметив грозящую ей опасность, бросилась навзничь.
Рана у нее на голове была от угодившей в лоб щепки, так что сознания она лишилась исключительно от испуга.