— Конечно, о такой сумме я и мечтать не смел!…
— Короче, вы согласны?
— И очень вам признателен.
— Хорошо! Договорились… С завтрашнего дня явитесь руководить устройством мастерской в большой комнате рядом с этой, там вполне поместится с дюжину чертежников. Я сегодня еду на строительство в Курбвуа, и вы поедете со мной — хочу, чтобы вы собственными глазами увидели, какого масштаба завод.
— Я быстро позавтракаю и вернусь, — сказал Люсьен.
— Завтракать вы будете с нами…
— Сударь, вы слишком добры… Благодаря вам столь мрачно представлявшееся мне прежде будущее становится просто лучезарным. Как мне благодарить вас за то, что вы для меня делаете?
— Благодарить следует не меня, а мою дочь, вашего друга Жоржа Дарье и, наконец, самого себя и свои достоинства. Стало быть, друг мой, договорились… Дорога в гостиную вам уже знакома; идите туда и вместе с Мэри подождите меня немного… Скажите ей, что я буду минут через пять и что вы завтракаете с нами.
Люсьен вышел и направился в гостиную; он был опьянен радостью, едва мог поверить в свое счастье.
Жак Гаро, удрученный и совсем разбитый, рухнул в кресло.
— Люсьен Лабру! — сдавленным голосом произнес он. — Сын убитого мною человека! И рекомендует мне его моя родная дочь!… Он является ко мне, заручившись ее покровительством! Люсьен Лабру — в моем доме! И Люсьен Лабру верит в невиновность Жанны Фортье… И в то, что преступление совершил Жак Гаро… И двадцать один год спустя намеревается учинить страшный скандал, дабы отомстить за отца… А этот скандал обесчестит не только меня, но и мою дочь! Нет… Этого произойти не должно!… И не произойдет.
Сей молодой человек теперь всегда будет при мне. Нужно, чтобы он жил здесь, под боком, чтобы я всегда мог знать, чем он занят, какие у него в голове бродят мысли, и при необходимости — если он вдруг заподозрит, что богатый промышленник Поль Арман не кто иной, как поджигатель и убийца Жак Гаро, — мог устранить его, как убрал в свое время его отца.
Мэри с тревогой ждала результатов подготовленной ею встречи. Увидев, что молодой человек входит в гостиную с сияющим лицом, она шагнула ему навстречу.
— Говорите же скорее! Ну что?
— Все прекрасно.
— Папа вас берет?
— Да, сударыня. С сегодняшнего дня я работаю на его новом заводе в качестве главного инженера.
Мэри не смогла скрыть охватившее ее волнение и, едва держась на ногах, ухватилась за стул. Люсьен бросился, чтобы поддержать ее.
— Вам плохо, сударыня? — запинаясь, проговорил он.
— Нет… О! Это от радости… Мне так хотелось, чтобы отец согласился взять вас… Простите мне эту слабость… Она уже прошла… все в порядке.
Девушка и в самом деле успокоилась — по крайней мере внешне.
— Мне остается лишь выразить вам свою признательность за то, что вы столь великодушно оказали мне поддержку. Я никогда об этом не забуду и всю свою жизнь буду вам признателен.
Мэри протянула ему руки.
— Посмотрим, вспомните ли вы об этом завтра! — с улыбкой сказала она.
Люсьен взял хорошенькую ручку и почтительно коснулся ее губами. Больная девушка почувствовала, как сердце у нее в груди затрепетало.
«Ах! — подумала она. — Я ведь люблю его! Точно — люблю!»
Затем, овладев собой, спросила:
— Значит, в самое ближайшее время вы приступаете к работе?
— С завтрашнего дня… А сегодня еду с господином Арманом в Курбвуа.
— Значит, вы с нами завтракаете?
— Да! Ваш отец просил меня предупредить вас.
— Чудесно!… Бегу отдавать необходимые распоряжения. Простите, но вынуждена вас на минутку покинуть.
Мэри вышла из гостиной, приказала лакею поставить на стол еще один прибор и отправилась в библиотеку за отцом. Тот встал, увидев дочь.
— Ну, радость моя, поговорила со своим протеже? Ты довольна?
— Да, да, папочка! Очень довольна! Ты даже не представляешь, как я довольна! И очень тебя люблю…
Миллионер смотрел на дочь — по хорошенькому личику текли слезы радости. Он нахмурился — внезапно в голове у него мелькнула одна странная мысль, смутный страх закрался в душу.
Ему страшно было самому себе признаться, что он понял причину слез больной дочери, и он воспротивился этой мысли.
— Идем завтракать, милая, — сказал он.
Пока они сидели за столом, Поль Арман завел со своим служащим сугубо деловой разговор. Люсьен отвечал на его вопросы так, что сразу становилось ясно: он далеко пойдет, в его лице отец Мэри приобрел действительно ценного помощника. Мэри сияла.
Вечером, в восторге оттого, что наконец освободился, молодой человек отправился докладывать о результатах своего визита Жоржу Дарье, а потом — невесте, которая наверняка уже удивлялась и беспокоилась, что его нет так долго.
Девушка была не одна, что, впрочем, нисколько не мешало ей прислушиваться к малейшему звуку на лестнице. У нее сидела Жанна Фортье, разносчица хлеба. Клермонская беглянка, постоянно влекомая к Люси неким таинственным и непреодолимым инстинктом, час назад постучала в дверь мастерицы. Под мышкой у нее был какой-то сверток.
— Ой, это вы, мамаша Лизон! — воскликнула Люси, увидев в дверях славную женщину. — Надеюсь, вы пришли нынче вечером не для того, чтобы вручить мне завтрашний хлеб?
— Нет, милая барышня… — ответила Жанна, входя и закрывая за собой дверь. — Я хочу вас попросить об одной услуге.
— С радостью сделаю все, что в моих силах.
— Сил тут много не потребуется.
— Ну что ж! Садитесь напротив меня и, пока я вожусь с этим платьем, которое должно быть готово к завтрашнему вечеру, расскажите мне, о чем речь.
Жанна взяла стул и устроилась напротив девушки, с нежностью и восторгом глядя на нее.
— Дело вот в чем, госпожа Люси… Сегодня днем я проходила мимо магазина модных товаров. На витрине там были выставлены вещи по очень невысоким ценам. Я поддалась искушению и чуть ли не даром купила кусок ткани.
— Значит, вы хотите заказать мне платье?
— Да, если вы будете так добры и окажете мне эту услугу.
— Да я же сама вам предлагала! Материю принесли?
— Вот она.
— Прекрасно, положите ее вон туда. Сейчас закончу эту штуку сметывать и сниму с вас мерку. Вы сможете немножко подождать?…
— О! Конечно! Вторую разноску я уже закончила и теперь свободна до самого утра. Так что не торопитесь…
— Я люблю работать быстро…
Люси лихорадочно работала иглой, время от времени поглядывая на дверь. Жанна видела, что девушка чем-то очень озабочена, но не могла понять причины.
— А давно вы шитьем занимаетесь? — спросила она: ей вдруг захотелось узнать что-нибудь о прошлом девушки.
— Почти шесть лет, мамаша Лизон…
— А учились вы этому в Париже?
— По-настоящему — да… Но вообще шить начала еще в приюте, где выросла…
Жанна вздрогнула.
— Вы выросли в приюте? — живо спросила она.
— Да, мамаша Лизон, — грустно ответила мастерица. — Я никогда не знала ни отца, ни матери. Меня совсем маленькой оставили в приюте для подкидышей.
С головой уйдя в работу, Люси не могла заметить того глубокого волнения, что отразилось на лице Жанны.
— И давно это было?
— Двадцать один год назад…
— Двадцать один год! — повторила Жанна, мысленно переносясь в те страшные годы. — А сколько же вам лет?
— Судя по тому, что мне говорили, должно быть где-то года двадцать два.
— А вы не знаете, вас туда отдали сами родители или чужие люди, которым родители доверили ваше воспитание?
— Не знаю!
— Но в приюте-то должны были знать?
— Детям эту тайну они раскрывать не имеют права. Нужно, чтобы тот, кто оставил ребенка, явился за ним сам, либо прислал доверенное лицо, и указал дату, время помещения младенца в приют, описал те вещи, что оставил при нем в свое время, чтобы легче было ребенка отыскать.