— Я не смог совладать с собой и поддался гневу, но сожалею об этом, ибо гнев здесь неуместен…
— Неуместен? — удивилась Мэри.
— Именно так. Ведь девушка и не подозревает, что стала причиной твоих страданий. У нее и в мыслях не было причинять тебе боль… С какой же стати и под каким предлогом ты выставишь ее сейчас за дверь? Поэтому прими ее сегодня как ни в чем не бывало, а потом просто попросишь госпожу Огюстин впредь присылать к тебе другую мастерицу.
— Вы абсолютно правы, папа.
Поль Арман повернулся к лакею — тот стоял и ждал, пока отец с дочерью тихонько совещались, — и приказал:
— Пригласите ее…
Слуга вышел и через несколько секунд привел в столовую Люси. Мастерица была очень бледна, явно взволнована и, похоже, с трудом держалась на ногах. Мэри заметила, что девушка очень изменилась с тех пор, как она ее видела в последний раз, однако это ничуть не растрогало ее.
— Что вам угодно? — высокомерно спросила она.
Люси слабым голосом ответила:
— Я пришла примерить на вас платья, сударыня. Знаю, я сильно задержалась с этой работой, но не по своей вине. Так уж вышло: я оказалась жертвой преступления и поэтому довольно долго не могла работать…
Услышав это, Поль Арман вздрогнул.
— Жертвой преступления? — воскликнула Мэри; в ней уже разгоралось любопытство. — И что же с вами случилось?
— Меня пытались убить… я просто чудом выжила…
— Вы были ранены, сударыня? — совершенно спокойно поинтересовался Поль Арман.
— Да, сударь, рана до сих пор дает о себе знать… Меня ударили ножом и пытались ударить еще раз, но по счастливой случайности лезвие наткнулось на планку корсета и сломалось… Только поэтому я и жива — второй удар непременно прикончил бы меня.
— Вам и в самом деле очень повезло… Преступник, надо полагать, арестован?
— Нет, сударь, но есть все основания надеяться, что в самое ближайшее время его поймают…
От этих слов холодный пот выступил крупными каплями на висках миллионера.
— Вы наверное, довольно точно описали полиции его внешность?
— Нет, сударь… В темноте я и разглядеть-то его толком не успела. Скорее всего это был какой-то бродяга-грабитель, их ведь столько теперь развелось в пригородах Парижа. Он напал, чтобы ограбить меня…
— А! Значит, вас еще и ограбили?
— Да, сударь… украли часы и кошелек…
С того мгновения, как Люси появилась в дверях столовой, Поль Арман с явным и все возраставшим интересом разглядывал ее. Он всматривался в черты ее лица, следил за выражением глаз, вслушивался в ее голос.
«Странно, — размышлял он, — такое впечатление, будто я уже видел когда-то это лицо… и слышал этот голос… Хотя точно знаю, что никогда прежде не встречал эту девушку…» Внезапно его осенило.
«Надо же… — подумал он. — Вылитая Жанна Фортье в молодости…»
Отметив это поразительное сходство, Жак Гаро тут же вспомнил, что во время альфорвилльского пожара дочь Жанны находилась у кормилицы в Жуаньи, а также и о том, что Люси выросла в приюте. Об этом рассказала ему Мэри. И в голове у него внезапно мелькнула догадка.
«А вдруг она ее дочь?» — подумал он.
Люси, едва живая от слабости, похоже, оглядывалась в поисках какого-нибудь предмета, на который можно опереться. Заметив это, Поль Арман поспешно придвинул ей стул.
— У вас утомленный вид, сударыня, — сказал он, — садитесь же!…
Столь благосклонное отношение к Люси больно уязвило Мэри.
— Я не собираюсь сегодня ничего примерять, — сухо объявила она. — Стало быть, госпожа Люси свободна. Я сама зайду к госпоже Огюстин за этими платьями дней через десять… Это вовсе не так уж срочно…
Она вполне ясно дала понять, что впредь мастерице не следует являться сюда. И Люси поняла. Сердце ее сжалось, она почувствовала себя униженной; раскланявшись, девушка вышла из столовой, тщетно пытаясь понять, что же она такого сделала, что госпожа Мэри, благосклонно и ласково относившаяся к ней раньше, стала обращаться так сухо и высокомерно.
Оставшись наедине с Мэри, Поль Арман вдруг сказал:
— А знаешь, она ведь и вправду очень хорошенькая!
Мэри почувствовала, как на глаза набегают слезы.
— Ты так считаешь? — горестно прошептала она. — Значит, теперь ты наконец понял, что Люсьен очень даже может ее любить?
— Я прекрасно понимаю, почему он влюбился в нее, но такого рода увлечения, как правило, недолговечны. Это как пучок сухой соломы: мгновенно вспыхивает и тут же сгорает дотла… Я тут получил от Люсьена письмо, — добавил миллионер.
— Он что-то пишет обо мне?
— О тебе он упоминает во всех своих письмах, и ты, наверное, понимаешь, что он не делал бы этого, будь ты ему безразлична.
— Ты все время так говоришь, но мне бы хотелось услышать эти слова от него самого.
— Он еще скажет тебе их, девочка моя.
Мэри опустила голову. Тяжелый вздох вырвался из ее больной груди. Миллионер продолжал:
— Ты говорила, что у Люси нет ни отца, ни матери; откуда тебе это известно?
— От нее самой. Просто мне как-то захотелось узнать о ней побольше, вот я и принялась расспрашивать…
— И выросла она в приюте?
— Это точно. Фигурировала в тамошних списках под номером 9. Но, папа, я ведь уже рассказывала тебе. все…
— Может быть. Но я уже забыл… И она так и не знает, кто отдал ее в приют?
— Не знает! Но почему тебя все это интересует?
— Потому что я хочу лишний раз убедиться в том, что вряд ли Люсьен Лабру может всерьез увлечься выросшей в приюте девицей, у которой и фамилии даже нет…
Поль Арман встал.
— До встречи, радость моя! — сказал он. — Поеду на завод, у меня там важные дела…
Поль Арман принялся расспрашивать ночь о детстве Люси потому, что в тот самый момент, когда он осознал поразительное сходство мастерицы с Жанной Фортье, в голове у него возникла одна мысль, и теперь она не давала ему покоя. Кое-какими сведениями он уже располагал. Оставалось лишь немедленно встретиться с Овидом Соливо и сообщить ему, что ничего у них не вышло: «убитая» чувствует себя не так уж плохо.
Вместо того чтобы воспользоваться одним из своих экипажей, миллионер нанял фиакр и приказал ехать на улицу Клиши. Соливо дома не оказалось.
Поль Арман достал из кармана блокнот и написал:
« Если вернешься раньше пяти часов, приезжай в Курбвуа, и как можно скорее. Если вернешься после шести, то в десять вечера я буду ждать тебя на площади Оперы, в кафе «Де Ля Пэ». Дело очень срочное».
Он вырвал листок из блокнота и бросил его в почтовый ящик на дверях Овида. Затем приказал ехать на завод.
Вернувшись домой, Овид обнаружил записку «братца». Страшно заинтригованный и слегка обеспокоенный, он отправился в Курбвуа. Инженер принял его тотчас же. Лицо Армана было мрачно.
— Ну и личико у тебя! — воскликнул дижонец. — Ты получил известие о смерти лучшего друга?
— Ни о каких смертях и речи нет! Люси — жива-здорова!
— Люси жива!… — побледнев, произнес Соливо. — Но как же это… Рука у меня сильная, и нож вошел прямо в сердце… Тебя кто-то обманул…
— Я видел ее.
— Ты видел Люси, и она жива?
— Да, видел… и разговаривал с ней — в своем собственном доме, на улице Мурильо. Твой нож, наткнувшись на планку корсета, лишь слегка поцарапал ее, так что через несколько дней она была уже на ногах. И опять, как и прежде, работает… И опять — даже больше, чем прежде, — спутывает мои планы.
— Проклятие!… — сказал Овид, сжимая кулаки. — Ну что за невезение! Она, конечно же, видела меня. И теперь может опознать!
— Успокойся! Было очень темно, и в преступлении подозревают одного из тех бродяг, что наводнили сейчас парижские пригороды.
— В таком случае можно все начать сначала и довести дело до конца.