Со слезами радости на глазах жених с невестой в порыве нежности упали в объятия друг друга; потом Люсьен дружески расцеловал мамашу Лизон. В глазах этой достойнейшей особы тоже стояли слезы. Она чувствовала себя почти так, как если бы нашла своего сына.
— И подумать только, мамаша Лизон: если бы не вы, я бы мог не застать ее в живых! — воскликнул Люсьен, сжимая руки Жанны Фортье. — Ах! Да вы просто наш ангел-хранитель! И мы теперь ни за что с вами не расстанемся. Никогда и ни за что!
Молодой человек потребовал, чтобы они во всех подробностях рассказали ему о событиях той страшной ночи, когда его бедная Люси едва не лишилась жизни.
— И негодяя так до сих пор и не нашли? — вдруг спросил он.
— Нет… — ответила Люси.
— Странно!
— Почему же? Было бы куда более странно, если бы его нашли! Какой-то бродяга из банды грабителей, их сейчас столько развелось в пригородах… Но не будем больше об этом… я уже выздоровела… и все кончилось… Только теперь уж, выходя по вечерам из дома, я буду куда осторожнее.
— Люси права, — поддержала девушку мамаша Лизон. — Она уже здорова, рана зажила, а это главное; не будем больше об этом. Надеюсь, вы не станете возражать?
— Ну конечно же, нет.
— Вот и хорошо, тогда прошу к столу! Ужин готов.
Все трое уселись за маленький, с любовью накрытый столик, и вечер пролетел даже слишком быстро.
На следующий день Люсьен ранним утром отправился в Курбвуа. Поля Армана на заводе еще не было. Он появился лишь около восьми. Едва он успел сесть за стол в своем кабинете, как явился Люсьен — отчитаться о поездке. Миллионер встретил его на редкость сердечно.
— Счастлив видеть вас, мальчик мой, — сказал он, — тем более что мне есть с чем вас поздравить… Наши бельгардские клиенты чрезвычайно лестно отзываются о вас; похоже, вы с ними превосходно сумели поладить.
— Общаться с этими господами — одно удовольствие. Они приняли меня очень радушно.
— Вы вернулись этой ночью?
— Вчера вечером.
— Наверное, вы там здорово скучали?
— Случалось… — ответил Люсьен, вспомнив, как он тосковал по невесте.
На этом Поль Арман прекратил свои расспросы. Теперь ему следовало сделать вид, будто больше всего на свете его волнуют проблемы исключительно делового характера. И разговор перешел на привезенные Люсьеном проекты; им предстояла работа над новой партией машин для Бельгарда.
«Он ничего не говорит о дочери…» — подумал миллионер.
И едва эта мысль мелькнула у него в голове, как Люсьен произнес:
— Я забыл спросить у вас, сударь, как чувствует себя госпожа Мэри…
— Все это время ей было очень плохо, да и сейчас не лучше.
— И это очень серьезно?
— Достаточно серьезно для того, чтобы внушать опасения. Когда вы увидите ее, сможете своими глазами убедиться, насколько мои опасения небеспочвенны и насколько я прав, желая любой ценой дать ей хоть немного счастья — ведь только оно может спасти ее. Я сказал Мэри, что вы приезжаете, и сегодня утром она в первую очередь вспомнила о вас. Дочь хочет отметить ваше возвращение. Она ждет вас сегодня к ужину и заранее радуется, что мы будем вот так, втроем, сидеть за столом… Настоящий семейный праздник…
— Но, сударь… — пробормотал молодой человек.
— О! Никаких извинений: отклонить приглашение моей дочери вы не сможете ни под каким предлогом. Вам и не придумать лучшего способа выразить ей свою симпатию, как принять это приглашение. А от себя могу добавить, что ваш отказ меня очень обидит. Ведь речь идет не о каком-то деловом визите, а о маленьком торжестве сугубо личного характера.
И Люсьен, которому затея девушки была совсем не по душе, понял, что не сможет ранить ее своим отказом.
— Согласен, сударь, — сказал он, — и счастлив представившейся мне возможности засвидетельствовать свое почтение вашей дочери.
— Ну вот и хорошо! Я знал, что вы не способны обидеть ни меня, ни Мэри.
Около четырех часов дня Люсьен уехал из Курбвуа и отправился домой, чтобы переодеться к ужину. Проезжая по улице Нейи, потом — по Гранд-Арме, молодой человек не ощущал ни малейшей радости. Он уже жалел о том, что принял приглашение: теперь ему предстоит долгое тягостное общение с Мэри, безрассудная любовь которой вызывает в нем лишь горькое сожаление. Как знать: это приглашение может оказаться ловушкой. Вдруг Поль Арман собирается повторить то злополучное предложение в присутствии дочери?… Хватит ли у него сил ответить: «Вы прекрасно знаете, что я люблю Люси, ведь когда она сказала вам об этом, я видел, как в ваших глазах вспыхнула ревность…»
«Нет, тысячу раз нет! Не смогу я подвергнуть ее такому мучению, — думал Люсьен, — но и обманывать ее не могу…»
В половине восьмого он вошел в особняк на улице Мурильо; на душе у него было тяжело.
— Дочь ждет нас в гостиной, — сказал Поль Арман. — Идемте к ней…
Мэри и в самом деле ждала, очень ждала — одному Богу известно, что она при этом ощущала. Прошло несколько минут, и дверь отворилась; Поль Арман пропустил гостя вперед. Мэри хотела встать и пойти им навстречу, но от волнения едва не лишилась чувств; она пошатнулась и рухнула в кресло. Ужасающая бледность покрыла ее лицо.
Отец бросился к ней. Люсьен увидел, как похудело и изменилось лицо девушки, и глубокая острая жалость охватила его.
— Радость моя, тебе плохо? — спросил миллионер.
— Нет, папа, все в порядке… — ответила Мэри: присутствие Люсьена придавало ей сил. — Мне, наоборот, очень хорошо… Просто голова немного закружилась… сущая ерунда… все уже прошло… Я очень рада видеть господина Люсьена, и он об этом знает, ибо знает, что я искренне люблю его… как лучшего друга… И очень рада вновь после долгой разлуки пожать ему руку…
— Я тоже, сударыня, — поневоле разволновавшись, произнес Люсьен, — рад вас видеть… да, уверяю вас: очень рад.
— В самом деле? Это правда? — горячо воскликнула Мэри.
Люсьен понял, что любой намек на холодность с его стороны может просто убить девушку, и поспешил ответить:
— Уверяю вас, клянусь, что это так!
Лицо Мэри засияло.
— Значит, вы с радостью приняли мое приглашение?
— Да, конечно! Ведь, с одной стороны, оно является -свидетельством вашего дружеского, как вы только что сказали, ко мне отношения, а с другой — доказательством уважения со стороны вашего отца; это для меня большая честь…
— Папа не только уважает вас, но и очень любит. Он не раз мне об этом говорил…
— Это делает мне честь, и я очень признателен…
— Почему же тогда вы заходите к нам так редко?
Беседа принимала опасный характер, и Люсьен, пребывая в полном замешательстве, не нашел ничего лучшего, чем пробормотать:
— Я полагал, что не вправе…
И умолк.
— Считать нас своими друзьями? — закончила за него девушка. — И общаться с нами запросто? Как же вы ошибались, господин Люсьен! Я знаю, что папа считает вас своим вторым «я». А мне он всегда позволяет поступать так, как я хочу. И всегда одобряет мои поступки! Так что теперь я, пользуясь предоставленной мне свободой, заявляю вам и от его имени, и от своего, что отныне стол у нас в доме будут всегда накрывать на троих; вы ведь будете теперь к нам приходить, правда? Ты согласен со мной, папа?
— Тут у нас ты полная хозяйка, мне остается лишь повиноваться… — с улыбкой ответил миллионер.
Замешательство Люсьена возрастало с каждой минутой.
— Подобное внимание к моей персоне вгоняет меня в смущение… — пробормотал он.
Мэри, приняв его ответ за согласие, просияла и поспешила добавить:
— Значит, договорились. А еще, я полагаю, вы теперь будете ходить с нами в театр.
— Сударыня, я занимаю слишком скромное положение для того, чтобы претендовать на роль вашего кавалера.
— То, что вы сейчас сказали, просто ужасно; подобных вещей я и слышать не хочу. Ваш отказ обидит меня, очень обидит, а я уверена, что вы вовсе не желаете меня обижать. Напрасно вы боитесь — соглашайтесь немедленно, я обещаю не злоупотреблять вашим вниманием.