— Получив ту самую сумму, которую вы назвали огромной, вы должны сразу же уехать — и не просто из Парижа, а вообще за пределы Франции.
— Уехать из Парижа! И даже из Франции! — воскликнула Люси в крайнем изумлении. — Но зачем?
Мэри, стиснув зубы, нахмурилась.
— Затем, чтобы я вас больше не видела! — прошипела вдруг она.
Люси в ужасе отшатнулась. Теперь уже она была просто уверена в том, что ее гостья не в своем уме. А дочь миллионера продолжала:
— Чтобы я не думала все время о том, что вы здесь, в этом городе… чтобы вы не стояли больше у меня на пути… чтобы я могла спастись от этого медленного угасания, вернуться к жизни… и, наконец, изведать счастье и покой!…
Люси резко вскочила на ноги.
— А! — вскричала она, в ужасе отбежав подальше от госпожи Арман. — Теперь наконец ясно, почему вы так переменились ко мне; теперь мне понятно, почему в вашем взгляде сквозят лишь презрение и ненависть! Вы завидуете мне!
— Да, я вам завидую! — ответила Мэри, тоже поднимаясь со стула; глаза ее сверкали.
— Вы любите Люсьена!
— Люблю.
— И вы считаете, что я должна разбить свое сердце, лишь бы только избавить вас от ревности, лишь бы удовлетворить ваши капризы! Надеетесь, что я вот так вдруг возьму и уеду, поклявшись никогда больше не видеться с Люсьеном! Вы предлагаете мне за три тысячи франков пожертвовать всем!
— Я могу и увеличить сумму, если нужно…
— И вы могли вообразить хоть на миг, что я соглашусь на эту постыдную сделку?
— А почему бы нет?
— Почему? Потому что я люблю Люсьена! Люблю всеми силами души, и эта любовь будет жить во мне до тех пор, пока бьется сердце! А вы вообразили, что я способна свое сердце продать! До какой же степени вы презираете меня?… Ну так вот! Я такого презрения не заслуживаю. И с омерзением отвергаю предложенную вами постыдную сделку. Я люблю Люсьена… Вы тоже его любите! Вот пусть он сам и выбирает!… Мне бояться нечего: я не сомневаюсь в его честности! Так что, сударыня, говорить нам с вами, по-моему, уже не о чем…
Вместо того чтобы уйти, дочь миллионера внезапно разрыдалась. Она рухнула на колени и, умоляюще воздев к Люси руки, забормотала, захлебываясь слезами:
— Я безумно люблю его, я умру, если он меня так и не полюбит. Сжальтесь! Не отбирайте его у меня! Не дайте мне умереть!…
Приступ отчаяния несчастной, обреченной на смерть девушки тронул Люси до глубины души.
— Встаньте, — сказала она, взяв Мэри за руки, — встаньте же, сударыня, умоляю вас!
— Нет! Позвольте мне на коленях вас просить о том, чтобы вы подарили мне жизнь и счастье…
— Мне от всего сердца жаль вас, сударыня, но я ведь уже сказала: я не могу торговать своим сердцем…
Мэри поднялась, схватившись за голову; вид у нее был безумный.
— Я отомщу вам за это, — заявила она вдруг.
И, словно неживая, неверными шагами вышла из комнаты соперницы. Оставшись одна, Люси прошептала, умоляюще сложив руки:
— Господи, что бы она ни говорила, что бы ни замышляла против меня, прости ее… Страдания сводят ее с ума…
В этот момент дверь отворилась, и в мансарду вошла Жанна Фортье. Увидев, что девушка стоит посреди комнаты бледная, страшно взволнованная, с покрасневшими веками и изменившимся лицом, она кинулась к ней с испуганным криком:
— Миленькая моя! Что с вами? У вас слезы на глазах!… Что случилось?
Люси бросилась в объятия мамаши Лизон, разрыдалась так же безудержно, как совсем недавно Мэри, и рассказала о той ужасной сцене, что только что разыгралась в ее комнате.
Люсьен Лабру рухнул на стул, сраженный ужасным известием. Прошло всего несколько мгновений, и молодой человек сумел справиться с охватившими его чувствами.
— Это клевета! — вскричал он.
Поль Арман улыбнулся. От этой улыбки у Люсьена кровь в жилах застыла.
— Нет, это чистейшая правда.
— Тогда докажите! Вы тут, помнится, говорили о каких-то доказательствах; я жду.
Жак Гаро достал из кармана бумажник.
— Как я уже говорил, та особа, которую вы так любите, фигурирует в приютских списках под номером 9.
— Да, сударь, и я знал об этом. Люси сама мне все рассказала.
— Прекрасно! Существует официальное заявление о помещении Люси в парижский приют, и там указаны имя и фамилия матери, а также имя и фамилия кормилицы, обратившейся к властям после того, как мать ребенка приговорили к пожизненному заключению, — этому документу вы тоже не поверите?
Поль Арман открыл бумажник, вынул оттуда заявление Матюрины Фреми и показал его молодому человеку; тот схватил бумагу прежде, чем миллионер успел ее протянуть, и принялся лихорадочно читать. По мере того как он читал, на лице его все яснее проступали отчаяние и растерянность. Миллионер не солгал… Ужасная бумага выскользнула из дрожащей руки Люсьена.
— Значит, это правда… — подавленно произнес он. — Люси — дочь Жанны Фортье.
— Той самой Жанны Фортье, что убила вашего отца… — добавил Жак Гаро.
Люсьен, какое-то время казавшийся совсем уничтоженным и раздавленным, поднял голову.
— Прежде всего, это ничем не доказано… — внезапно заявил он.
— Суд признал ее виновной.
— Правосудие нередко ошибается, я же верю в невиновность Жанны Фортье; я ведь уже говорил вам об этом…
— Вы, может быть, в это и верите, но до тех пор, пока она не получит официального оправдания, — а я вовсе не уверен, что когда-нибудь это произойдет, — Жанна Фортье для всех остается преступницей… А Люси — дочерью убийцы вашего отца…
— Боже мой… Боже мой… — в отчаянии пробормотал Люсьен.
— Теперь вы убедились, что я был прав, и прекрасно понимаете, что сын жертвы не может жениться на дочери убийцы!
— О! Ради Бога, сударь, замолчите!
— Мужайтесь! И откажитесь от этого совершенно невозможного брака: ни один человек такого не одобрит. Люси Фортье для вас больше не существует. Вы свободны… и можете спасти мою дочь!…
— Сударь… сударь… — запинаясь, проговорил сраженный горем Люсьен. — Сжальтесь надо мной! Надежда на этот брак — вся моя жизнь, и вдруг все рухнуло… Дайте хоть отдышаться… Я и так страдаю, не мучайте меня!…
И несчастный Люсьен разрыдался, закрыв лицо руками.
— Конечно, мне жаль вас, — сказал Жак Гаро. — Но в то же время мне хочется поддержать в вас мужество… Только что я оказал вам огромную услугу: спас от бесчестья, которое неизбежно постигло бы вас, заключи вы этот недостойный брак. Окажите же и вы мне услугу: спасите мою дочь!… Это же будет счастьем и для вас…
— А если я не могу согласиться?
— А почему бы вам и не смочь?… Отказываясь, вы тем самым убиваете Мэри, а ведь девочка любит вас, любит до безумия! Нет, вы не сделаете этого, — добавил он, умоляюще протягивая к Люсьену руки, — это будет просто преступлением! Только что, разбив все ваши мечты, я, должно быть, поступил жестоко, но я действовал как хирург: причинил вам боль лишь для того, чтобы помочь вам. И вы должны мне быть за это признательны.
— Я признателен вам… Да, мне очень горько, но не испытывать к вам признательности было бы несправедливо. Передо мной разверзлась страшная пропасть… А вы вовремя предостерегли меня… И я благодарен вам…
Молодой человек протянул негодяю руку, тот пожал ее, и торжествующее выражение засияло у него на лице.
— Но вы должны понимать: рана моя слишком глубока, мигом не зарубцуется. Попросите же госпожу Мэри простить меня, если на какое-то время мне придется отказаться от ужинов у вас, несмотря на ее столь любезное приглашение. К чему ей лицезреть мою мрачную физиономию, вряд ли это сколько-нибудь порадует ее… Нужно подождать…
— Но как раз ожидание и убивает мою дочь, ибо душа ее рвется на части, раздираемая надеждой и отчаянием! — пробормотал миллионер.
Люсьен поднял с пола выпавший у него из рук документ и протянул его Полю Арману.
— Покажите ей это. Госпожа Мэри поймет, что я не могу жениться на дочери убийцы моего отца.
Разумеется, Люсьен имел в виду дочь Жанны Фортье, но для подлинного убийцы сказанное им вдруг приобрело совсем иной смысл — страшный, ужасающий, — и он поневоле опустил голову.