Часть третья
МАМАША ЛИЗОН
Утром следующего дня Овид Соливо незадолго до одиннадцати пришел в ресторан на улице Сент-Оноре, где частенько обедал с Амандой, и заказал то, что она больше всего любит. Девушка не заставила себя долго ждать; она протянула руку и сказала, входя с ним в отдельный кабинет:
— Давайте скорее пообедаем… я просто умираю от голода.
И вовсе не преувеличивала. С отменным аппетитом она буквально набросилась на еду. Овид же почти не ел; вид у него был озабоченный. Примерщица украдкой наблюдала за ним.
— Ну вот еще! — внезапно воскликнула она. — Что это с вами, барон? Не едите, не пьете, совсем ни на что не похоже… Вы не заболели, часом?
— Нет… просто мне скучно…
— В моем обществе? Мило, ничего не скажешь! Спасибо за комплимент.
— К вам это не имеет никакого отношения. Причина тут вовсе не в вас, а в монотонности моего образа жизни.
— Нарушить эту монотонность не так уж сложно… Давайте съездим за город на несколько дней.
Сказав это, Аманда, сама того не зная, поступила очень неосторожно. Овиду немало труда стоило скрыть свое торжество.
— Но вы же заняты на работе, — сказал он.
— Попрошу отпуск; хозяйка наверняка отпустит меня на неделю.
— Ну хорошо! Договорились. Просите отпуск. Поедем на неделю за город. Если хотите — сегодня же вечером.
— Великолепно! И куда же мы отправимся?
— Куда вы хотите. Сами выбирайте. Мне все равно, лишь бы к воде поближе. Найдем лодку и с утра до вечера будем кататься по реке.
— Вы знаете Буа-ле-Руа?
— Прекрасно знаю. Милое местечко на берегу Сены, на опушке леса Фонтенбло.
— Там нам не будет мешать никто и ничто…
— Хорошо! Тогда едем в Буа-ле-Руа. После обеда отправлюсь туда на поезде и обо всем договорюсь. А вы отпроситесь у госпожи Огюстин, купите себе все необходимое для жизни на лоне природы, а вечером встретимся.
С этими словами Овид извлек бумажник и протянул примерщице крупную купюру.
— Спасибо… Встретимся к ужину.
После обеда Соливо отправился готовиться к поездке. С Амандой они договорились встретиться в Буа-ле-Руа.
Ликуя оттого, что ей предстоит совершенно беззаботно провести целую неделю, девушка вернулась в мастерскую, зашла к госпоже Огюстин и, утирая платочком несуществующую слезу, взволнованным голосом сообщила, что одна из ее тетушек серьезно больна и желает немедленно повидаться с ней. И была отпущена на неделю.
Овид поехал к себе, на улицу Клиши, собрал чемодан и аккуратно уложил меж рубашками привезенный из Америки пузырек с «ликерчиком», затем отправился в Буа-ле-Руа.
Сойдя с поезда, он вскоре оказался в живописнейшем местечке: деревня стояла на полого спускавшемся к водам Сены холме. По пути ему попалась скромная на вид гостиница под названием « Привал охотников».
— Могу я снять у вас апартаменты на неделю? — спросил он.
Хозяйка ответила:
— Сейчас у нас свободны только маленькие комнаты, но совсем рядом есть очень красивый флигель, так что выбирайте. Хотите посмотреть?
— Заранее уверен, что он мне подойдет. А как насчет еды?
— Как вам будет угодно, сударь: либо обедаете и ужинаете здесь, либо, если хотите, вам подадут во флигель.
— Прекрасно, но мне еще будет нужна лодка.
— У нас их шесть. Так что сможете выбрать на свой вкус!
— Великолепно! Тогда будьте любезны, приготовьте ужин на двоих.
Хозяйка « Привала охотников» позвала служанку и велела ей отвести гостя во флигель. Одноэтажный домик оказался маленьким, но очень симпатичным; было в нем всего четыре комнатки: столовая, две спальни и кухня, но очень чистенькие. Овид запер чемодан в платяной шкаф, а ключ от шкафа предусмотрительно положил в карман. Затем вернулся в гостиную, попросил бумагу и чернила и, устроившись возле окна, написал следующее:
« Дорогой друг,
я сейчас отдыхаю в Буа-ле-Руа, на лоне природы, в обществе одной очаровательной особы. Если буду нужен, напиши или пошли телеграмму в гостиницу «Привал охотников» на имя барона Арнольда де Рэйсса.
Искренне твой,
Овид».
Затем дижонец отправился на вокзал — на это ушло лишь несколько минут — и отправил письмо по почте. До приезда Аманды оставался еще целый час. И он решил, что будет неплохо прогуляться по лесу Фонтенбло, окаймлявшему Буа-ле-Руа.
Он пошел по аллее, с обеих сторон которой высились двухсотлетние деревья, и едва успел пройти шагов пятьдесят, как увидел какую-то компанию из пяти человек, устроившуюся под одним из дубов прямо на траве. Центральной фигурой в ней был древний старик: волосы белее снега, пергаментное лицо изрезано глубокими морщинами. Справа от него сидели женщина лет пятидесяти и две девушки. Слева — тщательно выбритый мужчина в очень приличном черном костюме, ему явно было далеко за сорок. Овид неспешно продолжал прогулку. Когда он подошел совсем близко к сидящим на траве и отлично услышал голос старика — тому было уже за восемьдесят, — то вздрогнул от удивления.
«Странно, — подумал он, удаляясь, — я почти уверен, что где-то слышал этот голос. Он был помоложе, но тембр тот же. И мужчину в белом галстуке и черном сюртуке, если память не изменяет мне, я где-то уже видел…»
Между тем компания продолжала беседу.
— Так вот, — объявил человек в черном сюртуке, — в 1861 году в Лондоне вы сели на пароход « Лорд-Мэр», отплывавший в Нью-Йорк. Мир тесен. Мы с вами плыли на одном корабле, даже не подозревая об этом.
— На « Лорд-Мэре»?
— Именно, господин Боск; на нем еще плыл гений американской промышленности Джеймс Мортимер, с которым мне потом довелось познакомиться в Нью-Йорке, и один француз, который стал потом его зятем, господин Поль Арман.
— Да, да, мы и в самом деле плыли на одном корабле, — сказал старик. — А имя Джеймса Мортимера напомнило мне о том, что меня там чуть не ограбили; я вез с собой в маленькой сумочке на ремешке весьма значительную сумму, скопленную за тридцать лет работы, — все свое состояние. И один подлец, перерезав ремешок, стащил сумку.
— Но ведь вам ее вернули?
— Да, благодаря одному пассажиру; он схватил вора на месте преступления.
— Я ничего не слышал об этой истории.
— А вы и не могли ничего о ней слышать; тот пассажир оказался знаком с родственниками вора и поэтому настоятельно просил никому не рассказывать о произошедшем; я уступил его просьбе.
— Там же, на пароходе, мне довелось познакомиться с одним канадцем, и он поведал мне самое удивительное из всего, что я узнал потом за шесть лет учебы в Америке.
— То есть?
— Он рассказал о некоей настойке, индейцы называют ее «ликер болтливости», или «ликер истины»; ее делают почти так же, как яванскую настойку, из Pohou upas, но удаляют все — или почти все — токсичные вещества.
— Да, да, я слышал о ней, — заметил бывший полицейский Рене Боск. — Она вроде бы заставляет болтать даже самых сдержанных людей. Но сильно подозреваю, что такое может случиться разве что в мелодраме.
— А вот тут, господин Боск, вы ошибаетесь.
— Значит, вы опробовали ее?
— И не один раз, причем всегда добивался желаемого результата.
— Тогда беру свои слова обратно. А вы, доктор, надо полагать, немало научных секретов из Америки привезли?
— Я изучил там некоторые растения, которые не используют французские врачи, в то время как их благотворное воздействие бесспорно; теперь я нередко пользуюсь ими в своей практике и всякий раз с немалым успехом.
— А вы надолго приехали в здешние места?
— Всего на несколько дней. Сестра заболела, вот я и решил ее проведать, а заодно и отдохнуть как следует.
— Ну что ж, пока вы здесь, в Буа-ле-Руа, я всегда буду рад вас видеть. Заходите — поговорим об Америке; прекрасная страна, она мне очень понравилась, но умереть мне все же хотелось не там.