Машинка была мерзкая, китайского производства. Да к тому же еще и б/у. Макс рассматривал ее с сомнением.
Продавец, типчик, вероятно посадивший горло еще в конце прошлого века, когда работал «золото-доллары», смотрел с не меньшим сомнением на покупателя: худой блондинчик с кадыком на длинной шее вызывал у него, судя по всему, какие-то не совсем приятные воспоминания…
Впрочем, Макс молчал, экономя силы.
— Точно будет работать? — в его голосе что-то хрустнуло и надломилось: он не хуже продавца знал, что лох, но это знание ему ничего, кроме досады на самого себя, не приносило.
— Бери или проваливай! — сипло прошипел продавец, терпение которого начинало подходить к концу.
Он знал, что продает кота в мешке.
Макс тоже знал это. Но он еще знал и то, что ему пришлось ради этого дрянного аппарата продать за бесценок почти все свои вещи и залезть в долги, из которых не выбраться вовек.
И оба они знали, что продажа этой машинки карается законом более строго, чем убийство, фальшивомонетничество или продажа тяжелых наркотиков.
— Беру, — выдавил Макс, и полез, наконец, в карман линялых джинсов за толстой пачкой купюр, перетянутых резинкой.
…Лера встретила Макса грустной улыбкой.
Он не снял обувь, даже не расстегнул плащ: просто устало рухнул в угол дивана, на котором она лежала. Лицо его с прикрытыми глазами выражало полную безнадежность.
Она несколько секунд вглядывалась в это лицо, стараясь усмотреть в нем хоть какой-то признак надежды. Не усмотрела, и хотела было уже бессильно откинуться обратно на подушку, как один из его глаз вдруг приоткрылся и глянул в ее сторону. Глаз был веселым и хмельным. Впервые за много дней он отливал перламутром.
Через мгновенье открылся другой глаз, и взгляд его словно высветил и изменил до неузнаваемости всю фигуру.
— Работает!!!
Макс с криком подпрыгнул и начал пританцовывать, выписывая по комнате хитрые пируэты.
— Заяц, она работает! Работает!!!
Лера покрутила у виска и сказала слабым голосом:
— Ты всегда был сумасшедшим.
— А ты как думала? Муж я или кто?!!
Она улыбнулась.
Впервые, с тех пор как врачи поставили ей безнадежный диагноз, на ее лице заиграла светлая улыбка, в которой угадывалась надежда.
…Виталик почесал волосатой рукой, усеянной феньками, немытую босую ступню и продолжал задумчивым голосом:
— В момент наступления смерти нужно нажать кнопочку «Start», и тогда сущность умершего тихо и мирно перетечет вот сюда, — он показал на пластиковый прозрачный корпус заветной машинки. — Если все сделать правильно, цвет жидкости должен измениться. Все просто!
— А каким должен стать цвет? — спросил Макс, прихлебывая пиво из банки.
— Не знаю точно, — ответил Виталик. — Обычно варьируется от бледно — голубого до багрового. Есть теория, что…
— Да погоди ты с теориями! — буркнул Макс. — Дальше-то что?
— Дальше? — голая ступня с хрустом описала в воздухе полукруг. — Дальше ничего.
— Как ничего?
— Аккуратно подзаряжать батареи и копить миллион евро на новое тело.
— А если батареи сядут?
— Значит сядут.
— И что тогда?
— Что тогда? Хм… что тогда…, — он в задумчивости потянулся к початой пачке «Голуаза». — Тогда все, чел, иди и заказывай панихиду.
Из пачки «Голуаза» была вынута не сигарета, как можно было бы ожидать, а папироса «Беломор», туго набитая зеленой смесью. В синем пламени зажигалки она загорелась малиновым, а затем пыхнула сладким тяжелым дымком. Виталик почти скрылся в этом дыму, и губы его почти беззвучно добавили:
— Так сказать за упокой души.
— …Сама я ее нажать не смогу ни при каких обстоятельствах, правильно? — Глаза Леры светились малюсенькими зелеными огоньками, отражаясь от копны черных волос, которые даже сейчас могли бы стать предметом зависти любой модницы.
— Твоя логика как всегда безупречна, заяц, — Макс сосредоточенно дососал сигарету и добавил в дикобраза пепельницы еще одну окурковую иглу. — То есть ты предлагаешь…
— Да, предлагаю. Или ты хочешь сидеть возле меня 24 часа в сутки?
— Но можно позвать Машу…
— Машу нельзя! И Галю нельзя! И даже Сашу!!! Я ревнива, ты забыл?
Он криво усмехнулся. Подумал: чувство юмора умирает последним.
— И?
— И ты убьешь меня!
— НЕТ! НИ-КОГ-ДА! — голос его был тверд.
… — Тогда остается только определить способ. Как там бишь, твоя курсовая называлась, милый? «Апология суицида»?