– Ее не похищали. Она просто исчезла одновременно со мной на случай, если в дело вмешается полиция. А так выходило похоже на побег с любовницей.
– Но Глория это знала…
– Но Лали ее сестра, а Глория даже не знала своего отца, поэтому Игнасио воспитывал ее после смерти матери.
– Черт побери, оказывается, я попал в картину Альмодовара… Но я ужинал с твоей женой в «Руне», и мне не показалось, что между ней и Игнасио родственные отношения.
– Думаю, она постаралась, чтобы ты этого не заметил.
– Допустим, но все равно ты ее муж, и, как бы дико это ни звучало, я бы сказал, что она тебя любит…
– Поэтому-то она и постаралась, чтобы они поскорее нашли того, кого действительно ищут.
Она знала, что рано или поздно они до тебя доберутся, и хотела избавить меня от лишних мучений.
– А папа? Его-то они зачем сбили?…
– Чтобы надавить на меня. Но сразу же поняли, что с ним шутки плохи.
– Почему они не оставили тебя в покое, когда узнали, что это я разнюхиваю про дом на Гильямет? Похоже, они уже несколько дней это знали.
– Потому что я все время направлял их по ложному следу. И мне это так хорошо удавалось, что, когда они узнали, что ты замешан, подумали, что ты не один и кроме моего брата охраняют еще кого-то. Полагаю, что подозрение пало на Хосефину. Так что ее просто запихнули в машину и привезли сюда.
– Прямо голова кругом идет…
– Ладно, брось и вернемся к делу. Надо подумать и что мы скажем Бебе.
– Я говорил ей, что ты в тюрьме, все там же, в Бильбао, так что нетрудно будет увязать ее версию с версией мамы.
– Ты сказал Бебе, что я в тюрьме? Ты это сделал?…
– Слушай, Себас, хотел бы я видеть тебя на моем месте, когда приходилось выдумывать небылицы, чтобы оправдать весь тот бедлам, в который превратилась наша жизнь.
– Для специалиста по небылицам эта кажется мне грубоватой. Пил бы поменьше, так и врал бы по лучшее…
– По-моему, эта небылица кажется тебе грубоватой только потому, что ты – сраный сноб, гуля.
– Если ты еще раз назовешь меня гулей, я запущу в тебя вот этой пепельницей. И сделай милость, сосредоточься на том, о чем мы говорим, и прекрати свои глупости…
Тут-то, несмотря на праздник, началась длинная-предлинная ночь; впрочем, думаю, остальное вы легко вообразите сами. Так настал конец дармовщине.
Эпилог
Известно, что конец одной истории – это только начало другой, новой.
Сегодня двадцать третье июня, так что прошел почти ровно год после тех давних событий, о которых я повествую на протяжении стольких страниц. Иначе говоря, сегодня я должен увидеться со своим Неподражаемым Братом, хотя в конце концов мы с Игнасио пришли к соглашению, еще более выгодному для меня: сегодня ночью мне разрешено покинуть пределы Цитадели, и на это время The First займет мое место. Я должен вернуться до зари, вроде Золушки, но большего мне и не надо. Рано или поздно начинаешь скучать по своим морским черепахам, и меня даже тянет заглянуть в бар Луиджи и пропустить пару рюмок, но я знаю, что наутро мне захочется обратно.
Я продолжаю получать почту Метафизического клуба, у меня предостаточно времени, чтобы изучать «Сентенции» Джона, и вот уже несколько месяцев мы даже работаем с ним на пару, как два стипендиата. Высокая философия – это всегда салонная игра досужих аристократов, роскошь и безделица, так что здесь – идеальное место, чтобы заниматься Бытием и Небытием; гораздо лучше, чем университетские апартаменты, где Джон отбывает свои похмелья, и мне даже не приходится талдычить о Хайдеггере шайке угреватых оболтусов. На самом деле я посвятил большую часть этого года сочинению современной версии «Цитадели», к которой Игнасио проявляет большой интерес. Не знаю, как случилось, что в конце концов я оказался в жалкой роли писаря, но это так. Похоже, уже давно Всемирный Совет Worm ищет текст, способный унаследовать дух старой «Цитадели», не привлекая такого скандального внимания, как оригинал, а Игнасио взбрело в голову, что именно мне уготована роль переложить ее на новый лад. Не знаю… он без конца твердит, что я нечто вроде реинкарнации Джеффри де Вруна; он роняет эти замечания на ходу, шутливым тоном, но иногда глаза его вспыхивают таким блеском, от которого бросает в дрожь. Со своей стороны, не считая того, что мне не хочется быть чьей бы то ни было реинкарнацией, я пытался убедить его, что писать – не мое дело, но он был так настойчив, что в конце концов я вошел во вкус. Дело в том, что мы отослали окончательную редакцию уже недели две назад, и Совет ее одобрил. Полагаю, что членам «Метафизического клуба» она понравится.