вшись о край раковины, так что струя доставала до влагалища, она принялась тереть его, набирая в ладонь воды из-под крана. Обряд омовения. Меня всегда немного коробило, когда женщины подмываются, но на сей раз эта сцена в косо падающих лучах раннего утра показалась мне неожиданно прекрасной: отражающиеся в зеркале груди с остроконечными сосками, большой, налитой зад, заполнивший чашу умывальника, вода, хлюпающая о выпуклый лобок. «Моющаяся Венера», или «Девушка, поливающая свой цветок». Хорошее полотно, написанное маслом с этой натуры, вполне могло бы красоваться в одном из залов Лувра, а хорошая фотография – в авторемонтной мастерской. Я разделся поскорее, потому что мощная эрекция, скованная брюками, причиняла боль, и подошел к своей Венере, которая теперь осторожно терла внутреннюю сторону ляжек полотенцем пастельно-розового цвета. Небесно-голубое она оставила мне, давая понять, что признает условное разделение цветов согласно полу. Обняв ее сзади, я просунул руки под ее руками и нащупал груди, которые принял в свои ладони, как маленькие роги изобилия. «Погоди, вымойся и ляжем», – сказала она, стараясь высвободиться. Я тоже подошел к умывальнику, дабы исполнить обряд водного крещения; сунув упругий, как огурец, член под струю из крана, я сполоснулся и небрежно вытерся. Холодная вода и жесткое полотенце отчасти приуменьшили напряжение, вздымавшее мою палку. Проститутка растянулась с правой стороны кровати и выжидательно глядела на меня, выражение абсолютной серьезности не сходило с ее лица. «Переляг на другую сторону, если не трудно», – попросил я. Она подвинулась, и я лег рядом, тяжело дыша от возбуждения. «Пусти. Можно тебя поцеловать?» – спросил я. «Куда угодно, только не в губы». Я покрыл торопливыми поцелуями ее шею и почти сразу уткнулся в груди. Какое-то время я забавлялся их студенистостью, даже когда заметил, как отвердели ее соски, а розовые кружочки вокруг них покрылись пупырышками. Мой член снова отвесно встал. «Тебе удобно?» – «Да», – ответила она, не теряя серьезности и сосредоточенности, наблюдая, как я поглаживаю ее грудь, с каким-то расслабленным любопытством. Моя правая рука соскользнула к ее лобку. Она отвела ногу, согнув ее в колене, и я смог полностью засунуть палец во влажную и прохладную после профилактического омовения промежность. Постепенно, не переставая ласкать губами остороконечные грудки, я раздвинул указательным пальцем влагалище, отметив, как аппетитно оно взбухло, как покрылось жаркой испариной. Взяв наугад один из презервативов со столика, я надел его не без общеизвестных трудностей (преодолимых лишь тогда, когда плюешь с высокой колокольни на рекомендации изготовителя) и предпринял поползновение вскарабкаться на проститутку, которая приготовилась принять меня. Ощутив, как биения сердца отдаются в основании моего бревна, я решил не идти напролом, а приподнялся немного, чтобы поместить яички в гнездо и еще ненадолго продлить упоительное ощущение – просто лежать между ее раздвинутых ног. В подобные моменты меня всегда тянет признаться в любви до гроба, но я сдерживаюсь и целую все, во что утыкаются мои губы, все, кроме ее губ, губ проститутки, которая не хочет, чтобы ее целовали, и взамен предпочитает пять отсосов за рабочий день. Такие уж они, эти проститутки. Когда я уже не мог больше сдерживаться и решил получить обещанную награду, я еще чуть-чуть рукой раздвинул ей ляжки и наудачу стал тыкать ее своим гарпуном, пока не убедился, что угодил в цель. Поднажав еще немного, я испытал это ни с чем не сравнимое ощущение, будто раздвигаю шелковые занавеси; еще немного; и еще, пока полностью не погрузил в нее своего маленького представителя на этой земле, и когда она со всех сторон облекла меня, я приподнялся на локтях, чтобы дать ей перевести дух под весом моей стодвадцатикилограммовой туши. Я мог бы оставаться так вечно; но оставаться так вечно было невозможно, поэтому я начал ритмичные продвижения туда и обратно, предположив, что и так провел внутри достаточно много времени. Цыпочка предоставила мне свободу действий, не утруждая себя и не прибегая к спецэффектам: я слышал только, как она испускает сквозь стиснутые зубы короткий вздох при каждой из моих атак, медленных, но все более настойчивых, вынуждавших ее напрягать мышцы, чтобы сопротивляться давлению, которому я ее подвергал, схватив за плечи. Почувствовав неминуемо надвигающийся оргазм, я еще приподнялся на руках, чтобы не причинить ей вреда во время последних толчков, и протяжно кончил с тем стоном «вау», который всегда вырывается у меня, когда мне хорошо. Потом я ощутил, как моя писька обмякает, влажная, превращаясь в то, что она есть на самом деле, еще более нелепая в этом непромокаемом чехле, полном белесой слизи.