Сопротивление было сломлено: я услышал, как на другом конце провода поспешно повесили трубку.
Миссия выполнена. Я глубоко затянулся и в прекрасном расположении духа пошел ставить воду для спагетти. В тот момент я еще не знал, что происходит в «Миральес и Миральес», и уж конечно, не представлял, во что вляпался.
«Не стой под стрелой»
От послеполуденного сна меня пробудил некий странный шум, вроде «бррррррррррррм», как раз когда мне снились коварные существа, наделенные необычайной способностью втыкать свои лапки в землю и, пустив корни, вечно пребывать в растительной форме. У них даже было имя: борсоги, так их звали – редкий гибрид крапивы и домового. Ничего не подозревая, ты преспокойно разгуливал среди них, как вдруг – хлоп! – они приходили в движение, выдирали из земли свои корешки, снова превратившиеся в лапки, и остервенело впивались тебе в икры.
Было начало восьмого вечера. Дождь лил как из ведра – настоящая весенняя гроза, короткая, но яростная, и, окончательно проснувшись, я стал глядеть на водяную завесу за окном. Барселоне дождь к лицу: обильно омытые водой, деревья снова зеленеют, почтовые ящики становятся ярко-желтыми, а крыши автобусов – красными. Не знаю, что происходит с барселонскими автобусами, которые, если посмотреть сверху, всегда кажутся загаженными. И только когда идет сильный дождь, смывающий серую патину, и все обретает свои первоначальные цвета – зеленый, синий, красный, – город становится похож на детскую игрушку. Я поставил кофе, чтобы во всеоружии встретить второе за день, вечернее пробуждение, на сей раз куда более мирное и приятное, и включил радио. Зазвучала какая-то медленная мелодия, которую выводил сладкозвучный негритянский голос, сопровождаемый длинными саксофонными пассажами. Потом я запустил компьютер, одновременно скручивая сигаретку, тут подоспел и кофе. Я моментально пристроился перед экраном и подсоединился к серверу. Посмотрим.
Двенадцать посланий. Три – чистой воды пропаганда; остальные девять были более осмысленными. Я бегло просмотрел их, прежде чем начать разбирать: Джон писал из Дублина (сколько лет, сколько зим!) «I've been writing some Primary Sentences these days and here I send you a few»[4] и так далее; письмо из Главного патентного бюро, которое не могло предоставить мне требуемой информации и тру-ля-ля; Лерилин писала из Вирджинии, что не выносит своих соотечественников и очень скучает по Барселоне (с орфографией у нее уже серьезные проблемы)… Немного дольше я задержался на кратком послании Бостонского философского колледжа, который предлагал мне провести семинар на летних курсах. Разумеется, я никуда не собирался ехать, но на время это предложение заставило воспрянуть мое «я». На улице я – никто, но в Интернете у меня есть имя, а среди моих дурных буржуазных привычек осталось еще немного тщеславия. Оставшиеся шесть писем пришли из Метафизического клуба, и я отключился от сети, чтобы прочесть их спокойно. С самого начала стало ясно, что все так или иначе отреагировали на мое последнее заявление. «Если каждое слово порождает понятие, то достаточно сказать „все несуществующее", чтобы все это несуществующее обрело реальность», – не без логики, похвальной, несмотря на явную уязвимость, пытался возражать мне некто Мартин Айакати.
Я решил быть последовательным и отвечать по мере чтения. Нажав кнопку «ответ», я стал набирать по-испански:
«Когда мы произносим „все несуществующее", то тем самым действительно порождаем понятие; однако реальным становится лишь произнесенное, порождающее данное понятие, иначе говоря, определенная сущность, о которой мы не знаем ничего, кроме ее названия – „все несуществующее". Учтите, что точно таким же образом, если женщину зовут Роза, это еще не означает, что у нее есть шипы…»
Жара все усиливалась, и тут зазвонил телефон. Теперь уже не вызывало сомнений, что этот день будет отмечен телефонными вторжениями.
– Да-а-а.
– Я уже четверть часа звоню тебе, а ты все треплешься.
Это был The First. Наверное, он звонил, когда я получал почту.
– Какого черта тебе сейчас от меня надо? По-моему, мы договаривались на понедельник. Или я не прав?
– Уже не надо. Забудь об этом деле.
– Что-о-о?
– Забудь, говорю. Эта информация меня больше не интересует.
– Ах, вот как! А вот меня пятьдесят кусков очень даже интересуют.
– Уверен, что ты еще не начал их отрабатывать.
– А вот и начал: я трачу на них умственную энергию. И потом, договор есть договор: ты должен мне бабки.
4
«За последние дни я написал несколько „Начальных Сентенций", некоторые из них посылаю»