– Сводила волосы на ногах, – сказала Дюймовочка, едва усевшись. Это прозвучало как извинение за двухчасовое опоздание. Она произнесла эту фразу с той робостью, которую так ловко изображает.
– А твой муж?
– В Толедо, на презентации продукции «Хьюлетт Паккард».
– Чего ж ты с ним не поехала?
– Не больно-то хотелось. Потом, лучше, когда он ездит один. Вечерами они нажираются со своими коллегами в каком-нибудь topless[5] и спорят, какой принтер лучше – струйный или лазерный. А если еду я, то вместо topless им приходится спорить в обычном кабаке.
– Тебе это платье идет.
Надо же, черт возьми, было хоть как-то оценить то, что она целых два часа прихорашивалась.
– Нравится? Оно у меня уже давно, но я его никогда не ношу.
– Да ладно, я ведь не только про платье. Ты тоже ничего себе.
– О… Давненько от тебя такого не слышала.
– Потому что давненько не выглядела такой аппетитной.
– Откуда знать – может, тебе не нравится… Touché.[6] Теперь она могла отделаться от меня только какими-нибудь дурачествами. Я скорчил такую же рожу, как человек-муха, одолеваемый судорогами.
– Если ты не уйдешь… я… я… сделаю тебе… больно.
– Что-о?
Дюймовочка явно не видела фильм. Тогда я попробовал изобразить веснушчатого мальчишку, выводящего с американским акцентом:
– Чему бы-ыть, того не мино-о-о-вать, what ever will be, will be…
Дюймовочка так и закатилась, прикрывая рот рукой. Когда смех ее отпустил, она попросила меня снова скорчить такую же физиономию – ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я отказался, она настаивала, я занервничал, а когда я нервничаю, то непроизвольно начинаю улыбаться… К счастью, тут подоспел Луиджи с пивом. Придвинув стул, он уселся рядом с Дюймовочкой.
– А где муж?
– В Толе-е-е-до.
– В Толедо? Какого черта ему нужно в Толедо, когда у него здесь такая женщина?
Я решил вступиться за бедного Хосе Марию.
– А какого черта ты к нам пристал, когда у тебя дома такая жена?
– Ну уж моя жена не такая ягодка.
– Как увижу, непременно скажу.
– Пф… Думаешь, она сама не знает? В Толедо, значит. – Он снова переключился на Дюймовочку. – Зато я здесь – видишь? – и весь к твоим услугам.
Дюймовочка сделала вид, что заинтересована.
– Неужто? И какие же услуги ты предлагаешь?
– Полный набор. И бесплатно.
– Не хватало только…
– Не волнуйся: такие мужчины, как я, еще на все годятся.
– Особенно на разные гнусные мыслишки, – встрял я.
– А ты помолчи. Видишь, я с сеньоритой разговариваю.
– С сеньорой, если не возражаешь. Она замужем.
– Верно, только муж в Толедо все равно что дядюшка на Луне.
– В пятницу он вернется.
– Значит, у нас еще два дня…
Видя, что у Луиджи полно работы, я подошел к стойке за сигаретами и там же допил пиво. Я уже выпил, наверное, кружек восемь-десять и понемногу начинал хмелеть, но впереди была еще целая ночь. Я знал, что следующие два часа будут состоять из смеси признаний Дюймовочки и наглых намеков Луиджи, который присаживался к нашему столику всякий раз, когда у него выдавалась небольшая передышка. Роберто ведет себя скромнее: время от времени он отходит, чтобы выкурить сигарету или ответить на звонок по мобильнику, который болтается у него на ремне, но не в его привычках сидеть с клиентами. То и дело появляется кто-то из завсегдатаев и тоже подходит к нашему столику; мы обмениваемся разными дурацкими замечаниями, и, если разговор получается недостаточно похабным, он уходит. Только в промежутках мы остаемся наедине с Дюймовочкой, и я старательно возобновляю нашу болтовню, потому что нередко перерывы в беседе помогают не потерять нить – так гипнотизирует курицу белая линия, по которой она идет, – и еще потому, что Дюймовочка – женщина, а стало быть, бездонная дыра, и если не ухватиться за края, то бездна может навсегда поглотить тебя. Короче, мы уходим из бара где-то около половины третьего после традиционной рюмки водки за стойкой и комической сцены прощания с Роберто и Луиджи. Я мог бы заплатить за все, включая то, что задолжал с утра, но окончание вечера, как всегда, за счет Дюймовочки. Затем, пока мы идем к центру по улице Жауме Гильямет, она, пользуясь моментом, виснет у меня на руке и кладет голову мне на плечо. В результате нас слегка пошатывает из стороны в сторону, что легко можно принять за самозабвенные блуждания влюбленных.