Вошла Веба с запотевшей бутылкой белого вина.
– Ну что, как оно?
– Да перебиваюсь помаленьку.
– Главное – терпение. Попробуй-ка паштета из оленины. Вон того, темного.
– Слушай, Веба, что тебе известно про несчастный случай с отцом?
– Эх, милок… говорят, шел он из парка, а тут какая-то машина въехала на тротуар, ну, и задела его хорошенько.
– А что водитель?
– Смылся, только его и видели. Твоему отцу помогли залезть в такси какие-то работяги – увидели его из бара. А потом его разыскал твой брат.
– И больше ты ничего не слышала?
– Больше? Про что?
– Ну, не знаю… Себастьян тебе ничего не рассказывал?
– Себастьян какой-то сам не свой был… Ты же знаешь, как он всегда держится – у! – а вчера будто помягчал. Заглянул даже ко мне на кухню, поздоровался, больше мы не разговаривали.
Веба отлично все улавливает, не хуже любого радара, но нужно время, чтобы она сформулировала что-то конкретное, а я не мог ее дольше копать, понимая, что в любую минуту могут вернуться гостеприимные хозяева. Папенька сменил шорты «Берберри» на серые брюки из какой-то синтетики, распоротые снизу, чтобы легче было просовывать загипсованную ногу. На здоровой ноге у него по-прежнему была надета теннисная туфля, футболку в шотландскую клеточку он тоже снимать не стал; все это было вполне уместно с шортами, но в сочетании с брюками вид у него получился чудной, как у нищего, одетого в обноски богатых соседей. На маменьке был официальный наряд для неофициальных случаев: белые джинсы и широченная синяя блуза с вышитыми золотом птицами, бенгальскими тиграми и аляповатыми цветами в форме мандалы; с тех пор как она открыла для себя Лобсанга Рампу, ее постоянно влекли восточные мотивы. Восседая напротив меня, они казались очень симпатичной парой. Я старался привлекать как можно меньше внимания, сократив до минимума излучаемые моим мозгом волны, но все без толку. Обстрел начала маменька, притворяясь, что обращается к папеньке.
– Да, так я сказала Пабло Хосе, что вчера вечером мы познакомились с дочкой Бласко.
– М-м-м-м-м…
Папенька был по уши занят, пытаясь очистить креветку, почти до нее не дотрагиваясь, как будто это какая-то гадость, поэтому не слишком-то прислушивался к тому, что говорила маменька. Однако чтобы обескуражить маменьку, нужно нечто более весомое, чем недовольное мычание.
– Ее зовут Кармела. Неподражаемая девушка: не-под-ра-жае-мая. Уникум. Я говорила, что она занимается джазом, как и ты?
– Мама, я никогда в жизни не занимался джазом.
– Разве нет? Но помнишь, ты играл на гитаре?… Ну хорошо, главное, что Кармела произвела на меня великолепное впечатление: ве-ли-ко-леп-ное. Настоящая современная девушка. Вы с ней составите потрясающую пару.
Я чуть было не сказал, что каждый день встречаю сотни людей, которые кажутся мне потрясающими, плохо только, что судьба всегда сводит меня совсем с другими, но благоразумно удержался, сделав вид, что сосредоточенно жую. Когда я ем, я глух и нем.
– Кажется, накануне Иоаннова дня Бласко собираются устроить гуляние в Льяванерас. Кармела, само собой, тоже будет. Кстати, я показала ей твою фотографию, и похоже, ты ей очень понравился.
Наконец-то папенька умудрился произнести нечто членораздельное:
– Можешь не стараться. К Иоаннову дню мы в Льяванерас еще не поспеем.
– Почему? Впереди еще целая неделя, и доктор Коде сказал…
– Мы об этом уже говорили, Мерседес.
Маменька обратилась за поддержкой ко мне:
– Нет, ты только послушай, какая глупость. Знаешь, что твой отец отказывается выходить на улицу, потому что считает, что на него напали и хотели задавить?
– Мерседес, мы уже об этом говори-и-и-ли.
– Ни о чем мы не говорили, и знаешь что, я начинаю думать, что ты параноик. Да, да, так и знай – параноик.
– Мерседес, хватит, пожалуйста.
Итак, папенька сказал «хватит». Оставив наполовину очищенную креветку, он подчеркнутым жестом провел салфеткой по губам – пока еще чистым, – потом швырнул ее на скатерть и предпринял сложный маневр, пытаясь подняться на ноги, манипулируя костылями. С закусками было покончено. А жаль: паштет из оленины оказался очень ничего себе. К счастью, после едва не вспыхнувшей стычки обед прошел достаточно тихо, по крайней мере первая его половина, и я смог полностью посвятить себя еде. Беба на кухне старалась вовсю и приготовила в мою честь одно из своих фирменных блюд: говяжье филе в винном соусе с грибами. Маменька, как и следовало ожидать, даже не притронулась к этому шедевру. Вместо этого она отведала французского салата, пережевывая каждую порцию не менее двадцати раз. Как она пояснила, ее личный trainer [8]посоветовал ей проделывать это упражнение, якобы способствующее более обильному слюноотделению и лучшему усвоению продуктов. Кроме того, прежде чем приступить к еде, она проглотила какой-то бесконечный набор крохотных гомеопатических драже, специально выписанных ей, чтобы стимулировать сернистые процессы. Впрочем, сернистые, сульфидные, сульфатные или сульфогидратные – не помню точно.
Только когда дело дошло до десерта, маменька удалилась на кухню сварить кофе – единственное, что она всегда упрямо делает и подает сама, – и я остался наедине с папенькой.
Start: [9]
– Ладно, хоть объясни.
– Что ты хочешь, чтобы я объяснил?
– Ну, что на тебя пытались наехать специально.
– Не пытались, а просто так и сделали.
Пауза. На моем лице – выражение легкого недоверия; на папенькином – папенькино.
– А зачем кому-то на тебя наезжать?
– Не знаю. Знаю только, что они могли бы убить меня, если бы захотели. Но они не захотели.
Я предпринял маневр с целью сбора информации.
– Сколько человек было в машине?
– Двое.
– Ты кого-нибудь узнал?
– Пабло, сынок, не валяй дурака. Ты что же, думаешь, что если бы я кого-нибудь узнал, то уже чего-нибудь не предпринял?
– А какая была машина?
– Даже не знаю. Маленькая и красная.
– Номер?
– У меня не было времени рассматривать номер.
– Ты заявил куда следует?
– А что ты хочешь, чтобы я заявлял? Что меня сбила маленькая красная машина? В больнице составили отчет для полиции, и все.
На какой-то момент я почти почувствовал себя Карвальо.
– Свидетели есть?
– Какие-то каменщики. Они обедали в баре на Нумансии и прибежали, когда услышали, как я кричу и бью по капоту, но машины уже и след простыл. В любом случае не думаю, что они захотели бы впутываться в это дело как свидетели. Они оказали мне первую помощь, остановили такси и предложили поехать со мной, но я сказал, что не нужно.
– Как ты думаешь, чего хотели те, кто ехал в машине, – обокрасть тебя?
– Не знаю. Обокрасть? Вряд ли.
– Или это была парочка чокнутых, которые развлекаются, сбивая пешеходов?
– Да не похоже.
– А на кого они были похожи?
– Лет тридцати-сорока, одеты обычно… Пожалуй, их можно было принять за служащих из офиса. Думаю, это были наемные убийцы, тихо сделали свою работу и уехали.
– Скажи честно, папа: у тебя есть враги?
– У меня? Да нет у меня никаких врагов…
– Тогда в чем дело?
– Не знаю.
Game over, insert coins. [10]С этой точки мне было его уже не сдвинуть, и все же надо было разрешить главный вопрос. А именно:
– Папа, может, все же скажешь, зачем ты мне все это рассказал?
Глубочайшая пауза.
– Затем, что хотел, чтобы ты знал, – ответил он, повязывая салфетку.
– А охранник внизу как-то с этим связан?
– Я нанял его вчера вечером.
Вероника и чудовища
Я проснулся после сна без сновидений в пять вечера. Так досадно не видеть снов. Я привык вспоминать сны после каждого пробуждения, как человек, который привык гадить каждое утро: если однажды он встает и ему не удается погадить, значит, что-то не так. К тому же вспоминать сны оказывается очень полезно. Я не имею в виду сорок принципов Зигмунда Фрейда, я имею в виду сон в роли оракула: эта его ипостась доступна только тем, кто понимает, что просвещенный разум набит эзотеризмами, и, возможно, в нем кроется самая причудливая из всех религий.