Исключение составляла разве что картина. Кому понадобится ставить картину на пол, да еще так, чтобы изображение скрывалось от взглядов? Ей самое место на стене! Это слуги принесли так и поставили, а император просто не уследил!
Майко осмотрела заднюю часть картины, пытаясь найти название или имя придворного художника. Бесполезно. Может, в те времена не принято было ничего писать?
Картина оказалась тяжелой, в первую очередь из-за рамы, но девушке все же удалось развернуть ее. И не напрасно! Там был портрет — очень необычный портрет.
В знатных семьях существовало всего две традиции рисования портретов: семейный и одиночный. На семейных, как водится, собирались вместе родители и дети. Такие портреты рисовались раз в пару лет, чтобы запечатлеть взросление малышей. Одиночные портреты создавались для мужчин. Там они были в парадных одеждах или доспехах, а на заднем плане отражалось то, чем славился род: корона и замок, зерно и другие плоды, роскошные лошади, книги. Женщин в одиночестве изображали крайне редко, чаще всего невест — для будущего мужа.
Этот портрет точно не относится ни к какой традиции! На нем ведь двое…
На первом плане был изображен император Торем — Майко не раз видела его портреты. В военной форме и короне, как полагается. А чуть позади, положив руку ему на плечо, стояла удивительной красоты молодая девушка в светло-зеленом платье. Из-за цвета ткани даже ее волосы, украшенные короной из крупных жемчужин, казались зелеными! А краска, которой художник изобразил глаза, вообще выцвела от времени: несомненно, изначально они были светло-карими. Ведь желтых глаз не бывает!
Женщины на портретах должны были слабо улыбаться и смотреть в сторону. Эта смотрела в глаза художнику, как и сам император, и улыбалась вполне открыто. И волосы распущены, а корона на них, конечно, указывает на высокое происхождение, но на какое? У каждой короны должно быть свое значение, а у этой — нет!
Однако если девушка стоит рядом с императором, то это должна быть его жена. Наложниц не изображал никто и никогда. Да и платье у нее слишком богатое для наложницы, про корону и говорить не стоит!
Майко задумалась, пытаясь вспомнить, кто был женой императора Торема. Как ни странно, о его жизни до переноса столицы писали совсем мало. Все главные его достижения приходятся на период правления в новом дворце, тогда он с головой погрузился в работу. Но ведь раньше что-то было! Надо посмотреть в летописях, если удастся их найти…
«Уничтожь его».
Голос, прозвучавший в ее голове, не был ее собственным. Он… мужской? Такого не бывало и быть не должно, Майко решила, что ей померещилось из-за всех этих размышлений о заброшенном дворце. Однако голос повторился снова.
«Уничтожь портрет. Быстрее».
Голос был незнакомый, но отдаленно напоминал голос Сальтара. Майко даже обернулась, чтобы убедиться, что принц не нашел ее здесь. Нет, она по-прежнему одна, голос звучит лишь в ее сознании!
«Уничтожь портрет!»
Это напоминало наваждение — или одержимость. Майко испугалась, что и ее коснулось проклятье, связанное с островом. Зачем она вообще осталась здесь?!
«Уничтожь портрет, и все прекратится».
Другого выбора у нее не оставалось. Страшно подумать, что произойдет, если она не подчинится! Поэтому Майко поспешила обратно в комнату императора, где, как она помнила, на одном из столов лежал тонкий нож, предназначенный для вскрывания конвертов.
Вырезать картину из рамы оказалось не так просто, выдержавший проверку временем холст не желал поддаваться. А голос лишь сбивал ее с толку: «Торопись. Картина должна быть уничтожена!»
Майко хотелось плакать от страха: а вдруг это злой дух говорит с ней?! Однако она не остановилась. Ей все-таки удалось достать картину из рамы. Скрутив холст, она забрала его с собой и поспешила покинуть покои императора. Она лишь каким-то чудом не забыла закрыть тайник и вернуть нож на место.
Гроза утихала, и девушка опасалась, что теперь ее могут перехватить. Это само по себе плохо, да еще с такой картиной! Поэтому она бежала, уже не таясь, надеясь лишь на удачу.
Майко не успокоилась даже в своей комнате, с запертой дверью. Она подбежала к небольшому очагу, в котором служанки оставили тлеющие угли — из-за грозы ночь выдалась прохладная. Туда девушка и кинула картину.
Холст вспыхнул мгновенно. Огонь обдавал жаром, пожирая лица людей, которых давно нет — картина ведь еще со времен прошлой столицы, а она заброшена уже полтора века. Майко ждала, пока портрет догорит, с замиранием сердца. Лишь когда последние хлопья пепла осели на угли, она чуть расслабилась.