Мэри шествовала медленно, хобот держала вопросительным знаком и поводила им из стороны в сторону, когда ступит в грязь. На ней были шапочка в блестках и длинная пелерина с гофрированным воротником шекспировских времен. На ухе виднелся рубец — буква М, ее инициал (кражи слонов случались редко, но это было дорогое имущество). Наиболее образованные покровители цирка, увидев это снаряжение, а также букву М, тут же понимали, насколько уместно это имя. Пока земля содрогалась под величавыми шагами, они бормотали: «Королева Мария».
Бейлз дрессировал Мэри особым образом — ее не учили обрызгивать людей водой или удерживать на хоботе мяч. Он был более требователен, более взыскателен. Мэри танцевала балет.
В плакате Нэша упоминались увлекательные номера, исполненные ею для венценосных особ Европы (как и в послужном списке Бейлза — он ссылался на Карла II Испанского и Софию Греческую: ему было понятно, что выражение «венценосная особа» расплывчатое и публика может усомниться). Толпа, наблюдавшая парад, ждала балета, и, если бы все шло обычным порядком, Мэри изобразила бы для них простейшее па — реверанс и вечером зал, как всегда, ломился бы от зрителей. Это было неописуемое движение — большинство тех, кто наблюдал парады прежде, делились со своими друзьями: «Это нужно видеть, просто видеть».
Увы, в 11.15, когда городские куранты пробили четверть часа, по узкому проулку между Вторым национальным банком и скобяной лавкой Танненбаума на парад приехал Тимоти Фелпс, генеральный директор Маккеннонской железной дороги. Он прибыл верхом, самым изысканным манером, на своем английском скакуне Джаспере.
То, что случилось потом, столь ужасно, просто и невероятно, что, описывая это, нельзя полагаться на память местных жителей. Собственно, эта история наверняка откочевала бы в область фольклора, не окажись поблизости любитель с кинокамерой.
«Пате Прево», отличная профессиональная камера, имела один изъян: когда она падала на что-то твердое, неэкспонированная пленка в ней иногда воспламенялась. В тот день оператор-любитель по имени Александр Виктор экспериментировал с «безопасной» ацетатной пленкой. Он путешествовал по железным дорогам американского Юга, пытаясь усовершенствовать оптический дальномер; в его фильмах катили бесконечные локомотивы и махали в камеру подсобные бригады железнодорожников. В тот день он сошел с поезда в Олсоне ради циркового парада, сулившего интересные динамичные кадры.
Александр Виктор начал крутить ручку камеры на тротуаре, как раз напротив проулка. И тут местные свидетели, все прочее вспоминающие туманно, обретают четкость взгляда; где бы они тогда ни находились, происшедшее видится им с той самой выигрышной точки. Их воспоминания вобрали в себя поцарапанный негатив, неровный ход и таинственное освещение любительского фильма. Мэри, словно магнитом притянутая к Джасперу и его всаднику, свернула влево, раскидывая во все стороны горожан, которые стояли между нею и ее целью. Фелпс с конем у кирпичной стенки набережной (при покадровом анализе сцены они выглядят как серое пятно) нервно переступали вперед-назад, неспособные принять единое решение; и вот Мэри (шапочка и пелерина на ней подпрыгивали при каждом шаге) надвинулась на них. Проворный изгиб плеча, словно Мэри потянулась почесаться о грубую кирпичную стенку, — обратное движение, медленное и вальяжное — и с лошадью и всадником было кончено.
И это был ужас. Но дальше (камера по-прежнему работала, жители Олсона пятнами цвета сепии пересекали передний план) Мэри, словно придерживая труп Фелпса, опустила переднюю ногу ему на спину и обвила хоботом шею. Следующее движение было плавным — так извлекают из бутылки с шампанским непокорную пробку.
На улицах происходило столпотворение, народ не знал, куда бежать; заключительные кадры фильма Александра Виктора: бегущий человек в котелке, крупным планом его жилетка, кармашек для часов и наконец чернота.
Нэш, застрявший в грязи, не видел в точности, что произошло, но своим профессионально-отчетливым рыком попытался — безуспешно — призвать народ к порядку. Он видел, как выбежал вперед деревенский кузнец, выхватил из фартука пистолет и разрядил его в бок Мэри. Пули оставили на шкуре Мэри маленькие отметинки, она беспокойно хлопнула ушами, но не остановилась. И больше ничего.
Скуонк застыл посередине улицы, челюсть у него тряслась. Снял свою остроконечную коническую шляпу, наклонил голову. Прикрыл ладонью глаза, пока Мэри, его верная приятельница, приближалась и осторожно тянула хобот за яблоком, полагавшимся ей после парада.