— Все это из-за спутников, — сказал он, — они оттягивают свет от этого места, как линзы. Это только кажется, что там что-то есть.
Но хотя он держался непринужденно и говорил уверенно, ему не удавалось оторвать взгляд от своей разделочной доски.
Днем объекта не было видно, но по утрам, пробуждаясь, мы чувствовали его над собой: в воздухе присутствовало напряжение и давление, привычный баланс был нарушен. Когда мы выходили из домов и отправлялись на работу, нам казалось, что мы имеем дело с новым видом гравитации — более жесткой и сильной, не слишком податливой.
Что касается Мелиссы, то она провела несколько недель слоняясь по дому из комнаты в комнату. Я видел, что она впадает в глубокую задумчивость. Она рыдала в подушку в ночь после дня рождения Джошуа, отстраняясь от меня под одеялом.
— Мне просто нужно выспаться, — сказала она, когда я сел рядом с ней и положил руку ей на бок. — Пожалуйста. Ложись. Не трогай меня.
Я намочил маленькое полотенце в холодной воде, сложил вчетверо и оставил на ночь на ее тумбочке, в фарфоровой миске.
На следующее утро я увидел ее в кухне, она доставала из кофеварки влажный фильтр с кофейной гущей.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Хорошо.
Она надавила ногой на педаль урны, и крышка распахнулась с пластиковым шумом.
— Это из-за Джошуа?
Мелисса на мгновение застыла с мешочком кофейной гущи в вытянутой руке.
— Почему из-за Джошуа? — спросила она. В ее голосе было беспокойство.
— Ему исполнилось семь, — сказал я. Она не ответила, и я продолжил: — Милая, ты не выглядишь ни на день старше, чем когда мы встретились. Ты же знаешь это, правда?
Она шумно выдохнула через нос — это был смешок, но я не знал, какой смысл она вкладывала в него: горечь, рассудительность или что-то вроде легкой иронии.
— Нет, Джошуа здесь ни при чем, — сказала она и швырнула кофейный фильтр в урну. — Но все равно спасибо.
Лишь в начале июня она стала потихоньку возвращаться к семейным делам. Тем временем объект в небе вырос до того, что был способен закрыть полную луну. Наши друзья утверждали, что не видят в моей жене совсем никаких перемен, что у нее та же манера разговаривать, те же привычки, причуды и странности, что и всегда. В некотором смысле это было верно. Я замечал разницу, главным образом когда мы оставались вдвоем. Уложив Джошуа спать, мы сидели в гостиной, и, когда я о чем-нибудь ее спрашивал или когда звонил телефон, в ней неизменно появлялась какая-то хрупкость, неуверенность, заставлявшая предположить, что она слышит мир, будто бы находясь по ту его сторону. В такие моменты мне становилось ясно, что она не здесь и что она выстроила приют из дерева, и глины, и камня своих самых потаенных мыслей, вошла внутрь и захлопнула дверь. Оставался единственный вопрос: эта женщина, стучавшая молотком по ставням своей души, чем она занималась? Отодвигала ли она засовы или заделывала трещины?
В субботу утром Джошуа попросил меня съездить с ним в библиотеку. Был почти полдень, и солнце начинало темнеть в зените. Каждый день тени от наших тел уменьшались к западу от нас, ненадолго исчезали в полдневной саже и опять вытягивались к востоку, отмечая край света. Иногда я спрашивал себя, смогу ли я когда-нибудь увидеть собственное изображение, нормально простершееся у моих ног.
— Можно, Бобби тоже поедет с нами? — спросил Джошуа, пока я завязывал шнурки.
Я вдевал шнурки в ряды петель, похожих на бабочек.
— Почему бы тебе не сходить за ним, — сказал я, и он побежал по коридору.
Мелисса сидела на крыльце, я вышел из дома и опустился перед ней на колени.
— Я отвезу мальчиков в город, — сказал я. Потом поцеловал ее в щеку и погладил основание шеи, чувствуя, как завитки ее волос проходят у меня под пальцами.
— Ш-ш-ш. — Она вытянула руку, давая мне знак замолчать. — Слушай.
Насекомые принялись жужжать, птицы приутихли. Воздух мало-помалу наполнялся мирной трескотней.
— Что мы слушаем? — прошептал я.
Мелисса на мгновение наклонила голову, как будто старалась подсчитать что-то. Потом взглянула на меня. В ответ, с некоторой натугой, она раскрыла объятия миру.
Пока я стоял в дверях, она задала мне вопрос:
— Все мы не так уж похожи друг на друга, правда?
Площадь перед библиотекой была вымощена красным кирпичом. Кизиловые деревья заполняли пустоты вдоль периметра; тут и там, на бетонных возвышениях, стояли убогие металлические скамейки. Актриса местной любительской театральной труппы вещала что-то из-под уличного фонаря. Она сидела за деревянным столом, сложив перед собой руки, и говорила как будто в камеру.