Они устроились друг напротив друга у откидного, как в вагоне, столика в тесной, но хорошо продуваемой ветром кухоньке Нэша; за спиной у него открывался вид на долину. Пелкин не преминул им восхититься, пока отыскивал у себя в рюкзаке портфель.
— Разрешите задать вам несколько вопросов?
— Конечно.
Пелкин бережно вынул пачку фотографий четыре на пять. Словно раздавая карты в покере, он выложил их лицом вниз, правильным пятиугольником.
— Речь идет об убийстве, — произнес Пелкин. Он откашлялся, словно собираясь что-то добавить. Нэш кивнул, обозначая готовность помочь. Пелкин кивнул в ответ и отхлебнул кофе. Кофейной чашкой указал на фотографию. — Подозреваемые, — продолжил он.
Пелкин перевернул фотографии. Они ложились на стол каждая с уверенным хлопком.
Нэш на мгновение онемел.
— Это подозреваемые в убийстве? — спросил он наконец.
Пелкин кивнул.
— Узнаете кого-нибудь?
— Это слоны, — проговорил Нэш.
— Взгляните еще раз.
Нэшу этого не требовалось. Он был раздавлен: всплыла история, которую он уладил давным-давно, пожертвовав при этом частью своей души.
— Я знаю только, что это слоны. И вам это ясно так же, как мне.
Пелкин поднял вверх палец.
— Один слон, — сказал он. — Всего лишь один.
Пять фотографий были сделаны в разные годы, самые ранние — в полосах и пузырьках эмульсии. На каждой был запечатлен слон на ярмарке с аттракционами или в цирке; Нэш узнал вагончик организации «Селлз», транспарант Ринглинга и, наконец, провисшую крышу собственного шапито, с заплатами такими же неповторимыми, как хирургические шрамы. Так вершина горы вспыхивает под солнечными лучами.
— Мэри, — проговорил он.
— Можете указать, где вы ее видите?
— Вы серьезно? Это слон, который стоит перед моим шатром.
— А на других фотографиях — она?
Определить было трудно. В одном случае на слоне было что-то вроде диадемы, в других — ничего.
— Возможно.
— У нее были особые приметы?
— Что ж… Да. В ней было ровно двенадцать футов росту. Вы это имели в виду?
Пелкин сощурился.
— Двенадцать футов? Или двенадцать футов три дюйма?
— Нет, ровно двенадцать футов, согласно афишам. — Нэш выдохнул. — Но правда, однажды утром в Денвере мы намерили двенадцать футов три дюйма.
Пелкин шлепнул ладонью по столу, так что подпрыгнули ложки.
— Ага!
Он наклонился вперед и спросил, словно бы сдерживая волнение:
— Могло так быть, что в другие разы, когда вы ее измеряли, она горбилась?
— Не понимаю.
Пелкин расслабился. Перевел взгляд на вязы за окном.
— Еще какие-нибудь приметы не вспомните? — чуть слышно спросил он.
— Буква М на ухе.
— Такая? — Пелкин перебирал фотографии, пока не нашел нужную, и она с хлопком легла на стол. Это был крупный план слоновьего уха.
Нэш кивнул.
— Да, только у Мэри было М, а у этого слона — N.
Пелкин сдвинул брови, размышляя, вынул авторучку, потряс и добавил палочку.
— Такое М было у Мэри?
— Простите, у многих ли слонов уши помечены буквами? Может, у всех. Я видел вблизи только одного.
Вдруг нахлынула горечь, от которой Нэш так старался отделаться. Глаза Мэри, зачатки ума, которые он там увидел, то, как с ней предательски обошлись.
— Я имею в виду одного слона, — продолжал Пелкин. — У Ринглинга была одна слониха, по имени Номми, четыре года назад она убила человека. Сдается мне, они вывели ее ночью через задний ход, поменяли ей имя и продали вам.
— Это невозможно. — Тем не менее, Нэш стал одну за другой рассматривать фотографии. — Тут всюду Номми?
— На одной. Еще на одной слониха Селлза, ее звали Вероника. Она тоже совершила убийство, шесть лет назад. И имя, видите, если… — Пелкин неловко соединил два пальца буквой V, добавил палец другой руки и получил неправильное N. Попытался выстроить правильное, но у него не получилось. — А прежде было Иония. Это та, что в диадеме.
Нэшу хотелось сказать, что Пелкин спятил, но слова как-то не выговаривались. Его мучило подспудное ощущение вины, словно обвинили его самого.
— Человек, которого Мэри растоптала в Олсоне, был на лошади. — Это рассуждение должно было если не оправдать Мэри, то, по крайней мере, объяснить ее поступок: нельзя требовать от животного, чтобы оно пошло против своей природы.
— Мэри ведь не то чтобы буквально растоптала Фелпса, так? — спросил Пелкин.
— Ну…
Пелкин начал убирать фотографии, и Нэш понадеялся, что это конец. Но нет, ему было предложено еще одно фото, шириной дюймов в восемь, а длины такой, что оно было свернуто в трубочку. Пелкин развернул его и прижал с обеих сторон кофейными чашками.