На снимке было сафари. В центре — пятеро мужчин в белых тропических шлемах, на коленях — спрингфилдские винтовки со снятым затвором. По сторонам — носильщики-туземцы из неизвестного Нэшу племени. Некоторые из них, в том числе и женщины, прятали от камеры лица, не скрывая при этом других частей тела, и Нэш рассматривал фото неприлично долго, прежде чем понял суть дела.
Пятеро охотников позировали со своими трофеями: один взобрался наверх, двое стояли по флангам, двое — на коленях — впереди. Трофеи состояли из полудюжины африканских слонов.
— Боже мой, — вырвалось у Нэша.
Вокруг лиц, плохо различимых на потертой фотографии, виднелись карандашные надписи. Пелкин указал на мужчину справа (винтовка небрежно свисала у него с плеча).
— Тимоти Фелпс, — пояснил Пелкин, — в далекой молодости. В 1889 году правление железной дороги Саутерн-Креснт организовало для своего руководящего персонала сафари в Африке. Ныне все пятеро мертвы. Убиты слонами. — Пелкин поднял кофейную чашку, фотография свернулась. — Одним слоном.
Нэш сам расправил фото. Глядел и глядел, пока все не понял. Уловив смысл, он взбодрился. Едва удержавшись от усмешки, он шепнул:
— Выходит, это семья Мэри?
— Что?
— Слоны, убитые на той охоте. Это ведь семья Мэри? Выходит, она мстила.
Наступила напряженная тишина, Пелкин мерил Нэша удивленным взглядом. Взглядом, не внушавшим приятных чувств. Нэшу вспомнилась разом вся кислая изнанка циркового ремесла. Таким взглядом смотрит самая низкопробная деревенщина, любители «русалки с островов Фиджи», танцев «не бей лежачего», заспиртованных младенцев, лимонада — и прочего убожества.
— По-вашему… — оскалился Пелкин, — по-вашему, слониха Мэри — гигант мысли, так что ли?
— Ну да.
— Смотрите. — Пелкин вновь указал на группу охотников. Слева, поодаль от товарищей, без ружья, сложив руки на груди, стоял Джозеф Бейлз.
— Ой! Как же так? — Нэш беспомощно смолк.
— Вам он известен как Бейлз, верно? Его зовут иначе. Он Баулз. Умные люди, когда меняют имя, берут похожее, чтобы откликаться даже спросонья. Баулз рассчитывал получить повышение, но не получил. Я слышал, на сафари он портил всем настроение, шумел по любому поводу, у костра часами рассказывал товарищам, какие они неумехи. После сафари его уволили. И он затаил злобу, Нэш. Насколько он озлился, никто не знал. Из тех, кто вынашивает планы мести, редко кто их осуществляет. Большинство успокаивается. Но не Баулз. Как бывает с иными лелеющими мстительные замыслы, он уехал и сделался цирковым клоуном. Последние двенадцать лет он заманивал своих противников в смертельные ловушки. Накануне прибытия вашего цирка в Олсон Фелпсу пришла телеграмма, где его приглашали прибыть верхом на парад и обещали чудесный сюрприз, — Пелкин тряхнул головой. — На мой вкус, не такой уж он вышел чудесный.
Нэш долго молчал. Он чувствовал, что от него требуются какие-нибудь слова, но какие именно? Детали мрачного замысла выплыли на поверхность: Баулз хочет реванша, Баулз становится цирковым клоуном, изобретает поэтический способ мести — при помощи слона-убийцы. Наконец он произнес:
— Аристотель.
— Что?
— Ему нравился Аристотель. — Нэш слегка покраснел.
Пелкин пожал плечами и написал на обороте одной из фотографий: «Аристотель».
— Не знаете, куда он мог отправиться?
— Почему он ее убил?
— Простите?
Без малейшего усилия Нэш восстановил в памяти сцену: цирковой вагончик, напротив стоит Бейлз, сдерживает слезы (или даже плачет?) и предлагает повесить Мэри.
— Он говорил, она заслуживает казни — это будет справедливо.
— Тоже мне, спец по справедливости. Ну да. Он сделал свое дело, Нэш. Прежде он четырежды ухитрялся ее спасти. Четырежды бежал с ней под покровом ночи, менял ей имя и себе тоже. Но в этот раз он в ней больше не нуждался. Всех, кого хотел, он убил, не оставлять же свидетельство своего преступления.
— Хм-м, — Нэш кивнул. — Выходит, он ее предал.
— Конечно. — Как большинство детективов, служащих на железной дороге, Пелкин был немногословен, но, раскрывая тайны, не стеснялся с удовольствием описывать сопряженные с ними ужасы. — Они были сообщниками. Но она до последнего не знала, что он ведет грязную игру.
— Понятно.
Нэшу захотелось, чтобы Пелкин поскорей ушел; в нем зародилось странное беспокойное нетерпение, словно он ожидал из дальней поездки любимого человека. Хотелось распахнуть дверь, глянуть в конец подъездной аллеи и увидеть с сумками в руках самого себя. Он едва слушал Пелкина, выложившего еще пару фотографий.