Мне кажется, жена потеряла рассудок. По мне, так это ей повезло, что тот тип не прибил ее.
Она встает на кровати во весь рост, нагая. И принимает позу как какой-нибудь культурист. «Человек-Рак, — она напрягает мышцы, строя из себя нового супергероя. — Человек-Рак»!
Слава богу, страховка у нее что надо. Когда приходит счет за операцию, там все расписано по пунктам. Они берут отдельно за каждый удаленный орган. Яичник — семь тысяч, аппендикс — пять тысяч, всего — семьдесят две тысячи.
— За какой-то день работы, — говорит жена.
Мы лежим в кровати. Я — рядом, читаю газету.
— Хочу на необитаемый остров — чтобы там никого не было. И не возвращаться, пока все это не закончится, — говорит она и смотрит на меня. — А ведь это никогда не закончится — ты понимаешь? У меня не будет детей, я умру.
— Ты это серьезно?
— Да.
Я тянусь к ней.
— Не надо, — говорит она. — Лучше не напрашивайся.
— Да я и не думал. Просто я люблю тебя.
— Что-то не заметно, — говорит она. — Меня вообще сейчас ни к кому не тянет. Даже к себе ничего не чувствую.
— Но когда-нибудь мы с тобой?..
— Не знаю.
— Почему ты меня отталкиваешь?
— Я пытаюсь оправиться от удара, — возражает она.
— Но уже полтора месяца прошло.
У нее плохие анализы крови. Каждый вечер в течение пяти дней я колю ей нупаген — он повышает уровень белых кровяных телец. Она учит меня, как приготовить раствор, как ввести иглу в мышцу ноги. Каждый раз, делая укол, я извиняюсь.
— Извинить? За что? — удивляется она.
— За то, что делаю тебе больно.
— А, ерунда, — отмахивается она, выбрасывая использованную иглу.
Во сне она откатывается от меня подальше. Она видит странные сны.
— Мне приснилось, что я со своим бывшим парнем, он превратился в черную рабыню, взобрался на меня и пристроился между ног — какая-то лесбийская фантазия с элементами подчинения.
— Обними меня, — прошу я.
Она смотрит на меня возмущенно.
— Ну что за настырность? Почему ты вечно просишь о том, чего я не могу сделать, чего не могу дать?
— Не можешь обнять?
— Не могу.
— Это может каждый. Вон, даже швейцар может обнять меня.
— Ну так у него и проси, — парирует она. — Надо выходить замуж за кого-нибудь, кто как цветок в горшке — ни о чем не просит.
— А поливать?
— Совсем чуть-чуть — пусть будет кактусом или орхидеей.
— Не очень-то гуманно с твоей стороны, — замечаю я.
— Не вижу никакого резона быть гуманной.
К этому мне следует прислушаться. Однако она говорит, а я не слушаю. Я просто не верю ее словам.
На ужин с Эриком и Энид я отправляюсь один.
— Странно-то как, — удивляются они. — Вроде бы болезнь должна смягчить ее, научить ценить заботу других. Вроде она должна задуматься о том, как проживет оставшееся ей время. А что она говорит, когда ты спрашиваешь? — хотят знать Эрик и Энид.
— Ничего. Говорит, что ничего не хочет, ни в чем не нуждается и ничего не желает. Еще говорит — ей нечего дать другим.
Эрик и Энид качают головами.
— И что ты будешь делать?
Я пожимаю плечами. Ведь так оно было и раньше, еще до болезни. Вот о чем важно помнить — она всегда себя так вела, сейчас все лишь обострилось.
Через несколько дней звонит одна знакомая; мы иногда встречаемся с ней и ее мужем.
— Привет, как ты? Как Том? — интересуюсь я. И слышу:
— Том — негодяй, каких мало! Разве ты не в курсе? Он бросил меня.
— Когда?
— Недели две назад. Я думала, ты знаешь.
— Да я что-то забегался — в общем, не слышал.
— Ну да ладно… Я, собственно, вот зачем: может, встретимся, сходим куда-нибудь пообедать?
— Конечно. Было бы неплохо.
За обедом она слегка флиртует, что очень даже приятно — давно уже никто не обращал на меня внимания. Под конец, когда принесли кофе, она решает выложить, зачем позвала меня:
— Ты, наверно, голову уже сломал: зачем это я позвала тебя?
— Ну, вроде того, — соглашаюсь я, хотя мне очень даже приятно сидеть и слушать за обедом о горестях других.
— Слышала, твоя жена больна… Наверно, вы нечасто спите вместе, а? Я тут подумала… Может, мы с тобой могли бы встречаться?
Я даже не знаю, что хуже: полное отсутствие какой-либо попытки соблазнить, упоминание болезни моей жены, сама идея о том, что из-за нездоровья жены я захочу переспать с другой или же поразительная тупость. Но все это чересчур.