Он подождал, когда я его догоню, обнял за плечи, поцеловал в лоб, и мы пошли домой.
Утром мы завтракали в забегаловке рядом с парком. Я тянула кофе, Фред глодал банановый кекс. Перепуганные официанты не сводили с нас глаз — они помнили, какой разгром может устроить Фред. Пожалуй, нам все же не стоит, крутилось у меня в голове, но сказала я только: хорошая погода.
По радио всерьез обсуждали, как достать с неба пышных дам. При свете дня вид у них был вполне довольный, но представляю, как они успели проголодаться.
И тогда я подумала: может, так и происходит эволюция, так крутится мир. Может, к пышным дамам это тоже относится — возьмите какую-нибудь вещь: сейчас это апельсин, а через минуту — персик. Может, они постепенно будут худеть и снижаться, пока, в конце концов, не встанут обеими ногами на землю, как все мы — замороченные измученные люди, которым не снятся сны, — и от их восхитительной округлости ничего не останется.
ХВАЛЕБНАЯ РЕЧЬ ПАМЯТИ САУЛА ШТЕЙНБЕРГА
Иэн Фрейзер
За месяцы, минувшие со дня смерти Саула, те, кто знали и любили его, говорили о нем немало. Мы заглядывали друг к другу на огонек, собирались все вместе и, сами того не замечая, могли беседовать о нем часами. Причины понятны. Но мы говорили о нем не только от скорби, но, мне кажется, еще и потому, что он был единственным в своем роде. Познакомиться с ним было все равно что своими глазами увидеть чудо природы, как если бы вы гуляли в лесу и вдруг повстречали медведя или, к примеру, пуму. Когда такое случается, вы начинаете рассказывать об этом всем и каждому, просто не можете удержаться. Вы стараетесь ухватить ускользающие воспоминания, описать их. Снова и снова пытаетесь передать их окружающим. И, как правило, вам это так и не удается. Слова не равны самому переживанию; они, пользуясь излюбленным эпитетом Саула, слишком «неуклюжи».
Не так давно я как раз говорил о Сауле — провел целых полдня в деловом районе, общался с другом Саула, его бывшим подчиненным, Антоном ван Даленом. Мы сидели у Антона на крыше и болтали. Антон держит голубей, они летали у нас над головами, белые голуби на фоне синего неба. Мы просто говорили о Сауле, делились воспоминаниями. Когда мы зашли в студию Антона, он показал мне открытку, сделанную руками Саула, — пейзаж с фигурками. На обратной стороне был текст письма и адрес Антона. Саул надписал имя и адрес, а потом, вместо того чтобы приклеить почтовую марку, взял да и нарисовал ее, а сверху печать гашения, а в центре марки, словно это начало координат, было написано «Штейнберг». Саул просто бросил открытку в почтовый ящик, и почта не вернула ее назад, а переслала по месту назначения.
Это напомнило мне о поистине необычайной любви Саула к переписке. Мы жили довольно далеко друг от друга. Сколько лет мы дружили — и всегда нас разделяли расстояния, так что общались мы в основном по переписке. Надежда заметить среди кучи корреспонденции конверт с его почерком поднимала удовольствие от походов к почтовому ящику до небывалых высот. Каждый раз, когда я шел туда, в голове вертелось, что среди рекламных отбросов и прочей ерунды может обнаружиться драгоценное послание от Саула. Я вспоминал его рассказ о том, как во времена его детства, еще в Бухаресте, отец, собираясь отправить письмо, иногда брал сынишку с собой. Они подходили к почтовому ящику, отец поднимал мальчугана повыше, тот бросал конверт, а потом, наклонившись к самой щелочке, выкрикивал название города, до которого предстояло добраться письму. Думал, что так оно уж точно дойдет куда нужно. Городок, куда они отсылали письма чаще всего, назывался Буцау (не уверен, что правильно произношу). «БУЦАУ!» — вопил маленький Саул в щель ящика. Отправляя письма, я часто представляю себе эту картинку — Саула, кричащего в щелочку. Я и сам пробовал так делать, на душе становится теплее.
Приятельница Саула Пруденс Краузер рассказывала мне о его коллекции опытов, которые он проделывал с почтой. Уверен, многие из них прекрасно вам знакомы. Он пересылал тоненькие досочки, раскрашенные так, будто это письма; один раз он даже отправил лист морского винограда — если вам доводилось бывать на самом юге США, в Ки-Уэст, вы наверняка замечали, что в определенное время года вдоль прогулочных дорожек распускаются огромные овальные листья. Он говорил, эти листья — что-то вроде фотобумаги, они вечные. Саул написал на листе морского винограда адрес, приклеил марку и послал по почте — и письмо доставили! Как-то раз он отправил долларовую банкноту, рассказала Пруденс. Тоже надписал на ней адрес, наклеил марку, и почта переслала ее адресату, аккуратно запаковав в прозрачный пластик.