— Какой-то бред, — сказал он. Он хотел, чтобы в его голосе прозвучала ярость, но ему вдруг стало очень страшно. — Как его звали?
Она грустно покачала головой.
— Понятия не имею, — сказала она. — Как-то на «Б». У него так заплетался язык, что я едва могла разобрать, что он говорит. То ли Би Бей, то ли Би Джей, то ли…
Джин почувствовал, что волоски у него на спине встали дыбом.
— Ди Джей? — тихо спросил он.
Карен пожала плечами и подняла голову. Лицо у нее было заплаканным.
— Я не знаю! — хрипло проговорила она. — Не знаю. Может быть.
Джин закрыл лицо рукой. Теперь он явственно чувствовал, что в голове у него что-то жужжит и щекочет.
— Кто такой Ди Джей? — спросила Карен. — Джин, объясни же мне, что происходит!
Он не мог. Даже сейчас он ничего не мог ей объяснить. Тем более сейчас, думал он, ведь признайся он, что лгал ей все время, с самой их встречи, это лишь подтвердило бы все те страхи и подозрения, которые она вынашивала… Сколько — несколько дней? недель?
— Мы были знакомы очень-очень давно, — сказал Джин. — Он… нехороший человек. Такой, который вполне может… позвонить и наговорить гадостей, чтобы тебя огорчить.
Они сидели за столом на кухне и молча наблюдали, как Фрэнки поглощает гамбургер и кукурузу. У Джина все это не укладывалось в голове. Ди Джей, думал он, ткнув пальцем в булочку своего гамбургера, который он даже не откусил. Сейчас ему должно быть пятнадцать лет. Может быть, он их нашел? Может быть, он шпионит за ними? Следит за домом? Джин попытался сообразить, может ли Ди Джей каким-то образом быть связан с приступами Фрэнки. Может быть, он как-то связан с тем, что произошло прошлой ночью — например, подкрался к Джину, когда тот сидел и смотрел телевизор, отравил его или сделал что-нибудь в этом роде? Нет, все это было слишком неправдоподобно.
— Может быть, это просто какой-то алкаш, — сказал он наконец, обращаясь к Карен. — Позвонил и случайно попал к нам. Он ведь не называл меня по имени, правда?
— Я не помню, — тихо проговорила Карен. — Джин…
И вот этого сомнения, этого недоверия, написанного у нее на лице, Джин вынести уже не смог. Он с силой ударил кулаком по столу, и звон его тарелки наполнил комнату гулким эхом.
— Прошлой ночью я ни с кем не уходил! — сказал он. — Я не пил! Или ты мне веришь, или можешь…
Оба уставились на него. У Фрэнки расширились глаза, и он положил початок кукурузы, в который уже собрался вонзить зубы, словно ему расхотелось есть. Карен сжала губы.
— Или я могу что? — спросила она.
— Ничего, — выдохнул Джин.
Воцарилась атмосфера… нет, не скандала, а молчаливой отчужденности. Она знала, что он не говорит ей правды. Она знала, что он что-то скрывает. Но что он мог ей сказать? Он стоял у раковины и старательно мыл посуду, пока Карен купала Фрэнки и укладывала его спать. Он ждал, вслушиваясь в тихие вечерние звуки. Снаружи, во дворе, были качели и ива — серебряно-серая, словно закоченевшая в свете ночного фонаря, висевшего над гаражом. Он подождал еще немного, наблюдая, почти ожидая, что сейчас из-за дерева, как это было во сне, покажется Ди Джей, со своей сгорбленной спиной и плотно натянутой на непропорционально большой голове кожей — и подкрадется к нему. У Джина появилось все то же удушливое ощущение, что за ним наблюдают, и, когда он споласкивал тарелку под краном, у него задрожали руки.
Когда он наконец поднялся наверх, Карен в пижаме уже лежала в постели и читала.
— Карен, — начал он, и она демонстративно перевернула страницу.
— Я не хочу разговаривать с тобой, пока ты не будешь готов рассказать мне правду, — заявила она. Она не смотрела на него. — Поспи, пожалуйста, на диване, если не возражаешь.
— Скажи мне только одно, — сказал Джин. — Он оставил номер? Ну, чтобы я ему перезвонил?
— Нет, — сказала Карен. Она не смотрела на него. — Просто сказал, что скоро еще раз с тобой увидится.
Ему казалось, что он вообще не заснет. Он не стал умываться, чистить зубы и переодеваться в пижаму. Он просто сидел на диване в своей рабочей одежде и в носках, смотрел телевизор, приглушив звук; вслушивался. Полночь. Час.
Пошел проверить, как там Фрэнки, убедился, что с ним все в порядке. Фрэнки спал, открыв рот и отбросив одеяло. Джин постоял в дверях, какое-то время напряженно выжидая, но все было нормально. Черепаха неподвижно сидела на камне, книги были аккуратно поставлены в ряд, игрушки убраны. Фрэнки видел сны, и его лицо то напрягалось, то расслаблялось.
Два часа. Джин вернулся на диван; полусонный, он испуганно вздрогнул, когда вдали проехала скорая помощь, но больше ничего не было слышно — только сверчки и цикады. На секунду проснувшись, он тяжело заморгал, увидел, что по телевизору снова показывают «Колдунью», перебрал каналы. На одном продавали драгоценности. На другом кто-то вскрывал труп.
Во сне Ди Джей был старше. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать, и он заходил в бар, где на табурете, сгорбившись, сидел Джин и отхлебывал пиво из кружки. Джин узнал его сразу же — эту сгорбленную спину, тонкие плечи, огромные глаза. Но руки Ди Джея стали длинными и мускулистыми, и на них были татуировки. Лицо его было угрюмым и недобрым, когда он подошел к стойке и, протиснувшись, оказался рядом с Джином. Ди Джей заказал порцию виски «Джим-бим», которое Джин так любил раньше.
— Я много думал о тебе с того самого момента, как умер, — тихо произнес Ди Джей. На Джина Ди Джей не смотрел, но тот понимал, что обращается он именно к нему, и, когда Джин сделал очередной глоток, его руки тряслись.
— Я долго искал тебя, — тихо продолжал Ди Джей. В баре было жарко и душно. Дрожащими руками Джин положил в рот сигарету, затянулся и закашлялся от дыма. Он хотел извиниться. Он хотел попросить прощения. Но не мог вдохнуть. Обнажив маленькие, искрошившиеся зубки, Ди Джей наблюдал, как Джин хватает ртом воздух.
— Я знаю, как сделать тебе больно, — прошептал Ди Джей.
Когда Джин открыл глаза, комната была наполнена дымом. Он встал, не понимая, где находится. Секунду он все еще был в баре с Ди Джеем, но потом понял, что он у себя дома.
Где-то горело — это было слышно. Про огонь говорят, что он «трещит», но на самом деле звук, который он издает, больше похож на усиленный во много раз лязг, с которым тысячи и тысячи крохотных прожорливых тварей что-то жуют маленькими влажными челюстями, а потом, когда пламя находит новый источник кислорода, его шум становится похож на заливистый лай. Все это Джин мог расслышать, хотя ничего не видел и задыхался от дыма. Вокруг стоял густой туман, словно сама гостиная рассыпалась на атомы, растворилась, а когда Джин попытался подняться, гостиная исчезла. Была лишь непроницаемая пелена, и Джин опять рухнул на четвереньки, блюя и кашляя; тоненькая струйка рвоты поползла по ковру перед продолжавшим болтать телевизором.
У него хватило присутствия духа не вставать на ноги, а проползти на четвереньках под плотной, клубящейся завесой. «Карен! — крикнул он. — Фрэнки!» — но голос его утонул в яростном шуме пламени, усердно пожирающем свою пищу. «Аххх», — задохнулся он, когда снова попытался выкрикнуть их имена.
Он добрался до лестницы и увидел наверху лишь пламя и тьму. Не вставая с четверенек, он поднялся на первую ступеньку, но жар отбросил его вниз. Джин почувствовал у себя под ладонью одного из игрушечных супергероев Фрэнки; расплавленная пластмасса прилипла к коже; Джин стряхнул его, и в этот миг в спальне Фрэнки показалась новая яркая вспышка пламени. На верхней ступеньке лестницы он сумел разглядеть сквозь клубы дыма фигуру ребенка — тот, сгорбившись, мрачно смотрел на Джина, а его лицо сияло, залитое ослепительным светом. Джин закричал, рванулся прямо в пекло, пополз вверх по ступенькам, выше, к спальням. Он снова попытался крикнуть, но его лишь опять вырвало.
Еще одна вспышка окутала фигуру того, что он считал ребенком. Джин почувствовал, как съежились и зашипели его волосы и брови, когда со второго этажа на него выдохнуло взрывом искр. Он видел, как в воздухе носятся раскаленные частички какого-то вещества, они вспыхивали рыжим светом, а потом меркли, обращаясь в пепел. Воздух был полон злобным жужжанием, и единственными звуками, которые слышал Джин, когда упал и, кувыркаясь, покатился вниз по ступенькам, был этот гул и его собственный голос — долгая гласная, которая застыла в воздухе, отозвавшись эхом, когда дом закружился и утратил свои очертания.