Однако к нынешнему проекту он относился более чем серьезно.
— Условия для эксперимента идеальные, — изрек Эпикт строго, словно призывая людей к порядку. — Мы подготовили контрольные тексты и изучили окружающий мир. Изменится он — изменятся и тексты, причем прямо у нас на глазах. Объектом наблюдения выбран район, который открывается из окон этого пентхауса. Всем ясно, что связь «прошлое-будущее» неразрывна, и если в результате нашего вмешательства мир станет другим, то и лицо города изменится. Здесь собрались лучшие умы современности: восемь человек и одна Ктистек-машина, то бишь я. Запомните, нас девять. Это может быть важно.
Девять лучших умов составляли: Эпиктистес, трансцендентальная машина (за ее выдающиеся способности слово Ктистек стали писать с большой буквы): Григорий Смирнов, директор Института и широкой души человек: Валерия Мок, блистательная леди-ученый: Чарльз Когсворт, ее мозговитый муж, прозябающий в тени жены; непогрешимый Глоссер, лишенный чувства юмора; Алоизий Шиплеп, признанный гений; Вилли Макджилли, человек без ложной скромности, но с необычными частями тела — зрячесть среднего пальца левой руки он подхватил на одной из планет звезды Каптейн. И, наконец, Одифакс О’Ханлон и Диоген Понтифекс. Двое последних не числились сотрудниками Института в соответствии с «Правилами минимальной порядочности», но, когда собирались лучшие умы человечества, эти двое не оставались в стороне.
— Пока что такие эксперименты не проводились открыто, — продолжил Григорий Смирнов. — Мы собираемся изменить какую-нибудь малозначительную деталь прошлого и отследить полученный эффект. Для начала мы собираемся проникнуть в эпоху правления Карла Великого, ту, что называют «лучом света в темном царстве». Беда в том, что этот луч погас, хотя трут для нового огня уже был подготовлен. И мир потерял четыреста лет. Почему это произошло? Давайте вернемся к эпохе ложного заката Европы и рассмотрим, где именно случился сбой. Год — 778-ой, регион — Испания. Карл Великий вступает в альянс с Марсилием, арабским королем Сарагосы. Их союз направлен против калифа Абд ар-Рахмана из Кордовы. Карл Великий занимает такие города, как Памплона, Уэска и Херона, и тем самым расчищает Марсилию путь в Сарагосу. Калиф вынужден согласиться с изменившейся расстановкой сил. Сарагосе предстоит стать независимым городом, принимающим и мусульман, и христиан. Христианство откроет проходы на север к границе Франции, и наступит всеобщий мир. Мар-силий давно относился к христианам Сарагосы как к равным, а теперь вдобавок распахивалась дверь из исламского мира в саму Франкскую империю. Чтобы закрепить партнерство, Марсилий подарил Карлу Великому тридцати трех мусульманских, иудейских и христианских ученых и несколько испанских мулов. Все это должно было привести к взаимному оплодотворению культур. Но в Ронсесвальесе все планы рухнули. Арьергард Карла Великого, возвращавшийся во Францию, попал в засаду и был уничтожен. Среди устроителей засады числилось больше басков, чем мусульман, но Карл Великий все равно закрыл проход через Пиренеи и поклялся, что отныне граница останется на замке. Он сдержал свое слово. Так же поступил его сын, а потом и внук. Вот только отгородившись от мусульманского мира, Карл Великий изолировал и свою культуру. На закате правления он попытался сдвинуть цивилизацию с мертвой точки и призвал на помощь ирландских ученых, греческих паломников и помнивших еще старый Рим переписчиков. Но их стараний оказалось недостаточно, хотя Карл и был близок к успеху. В общем, если б ворота в исламский мир не захлопнулись, Ренессанс наступил бы не через четыреста лет, а гораздо раньше. Наша задача — не допустить засады в Ронсесвальесе и оставить дверь между двумя мирами открытой. Если у нас все получится, интересно будет посмотреть, что произойдет с нами.
— Своего рода проникновение со взломом, — заметил Эпикт.
— И кто грабитель? — полюбопытствовал Глоссер.
— Я, — ответил Эпикт. — Все мы. Это цитата из древнего стихотворения. Автора не помню. Кому интересно, покопайтесь в моей главной памяти на нижнем этаже.
— В качестве контрольного текста мы взяли отрывок из сочинения Папы Гилария, — продолжил Григорий. — Отрывок аккуратно отмечен вот в этой книге… Нужно запомнить его таким, какой он есть, потому что скоро, возможно, придется вспоминать, каким он был. Предполагаю, что слова изменятся прямо у нас на глазах — сразу после того, как мы исполним задуманное.