Верная Врасабра снова осталась одна, паря в темноте и шепча:
–Услышь меня, моя богиня, я прошу.
Тьма внезапно ожила, и невидимая угроза наполнила ее, превращая все до последнего воронено-черного отростка в жесткое острие копья.
Шар пришла.
Я ДОВОЛЬНА, ВЕРНАЯ СЛУГА. ВСЕ ЖЕРТВЫ ДОСТОЙНЫЕ. ТЫ ДОСТОЙНА ВЕЛИКОЙ ЗАДАЧИ.
Кроткая женщина дрогнула бы и проглотила проклятие отчаяния, но Врасабра из Темных когтей – не была кроткой женщиной. Она была жрицей Ночи – и именно сейчас Жрицей Ночи, возвышающейся над всеми остальными.
– Прикажи мне, моя богиня, – прошипела она, перебирая конечностями от возбуждения.
КОНЕЧНО. Голос разума Шара был жесток, как никогда. У МОЕЙ САМОЙ НЕНАВИСТНОЙ СОПЕРНИЦЫ ЕСТЬ ТРИ СЛУЖАНКИ, КОТОРЫЕ ПРОЖИЛИ УЖЕ СЛИШКОМ ДОЛГО. ПОТЕРЯ ЭТИХ ТРЕХ ДОЧЕРЕЙ ПРИЧИНИТ ЕЙ ОГРОМНУЮ БОЛЬ. ТВОИ КОГТИ СТАНУТ ПРИЧИНОЙ ЭТОЙ ПОТЕРИ.
– О, да, богиня!
ДА, ВРАСАБРА. Раздалось насмешливое эхо.
ИДИ СКОРЕЕ И ПОЖРИ ДЛЯ МЕНЯ ТЕХ, КОГО ЗОВУТ АМБАРА ГОЛУБКА, ЭФИНА АСТОРМА И АНАМАНУЭ ЛАЭРАЛЬ. ТРИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СЛУЖАНКИ С ДЛИННЫМИ СЕРЕБРЯНЫМИ ВОЛОСАМИ И ДЕРЗКИМ НЕПОВИНОВЕНИЕМ МИСТРЕ, КОТОРОЙ ОНИ СЛУЖАТ. ОНИ НАХОДЯТСЯ НА ПОПЕЧЕНИИ ТОГО, КОГО ЗОВУТ ЭЛЬМИНСТЕР.
Врасабра зашипела от ненависти, но Шар, кажется, почти усмехнулась.
НЕ УБИВАЙ ЕГО. У МЕНЯ НА НЕГО ДРУГИЕ ПЛАНЫ.
– Да, богиня, – пообещала парящая жрица, не пытаясь скрыть разочарования в своем голосе.
Темнота словно пронзила ее насквозь, и она задохнулась от внезапного страха, боли и экстаза.
Восторг переполнил ее и вознаградил ее за все, сейчас и навсегда...
Когда прикосновение Шар покинуло ее, темноты больше не было, и Врасабра лежала лицом вниз на холодных камнях своего храма в лунном свете.
Она поднялась, кипя от силы, и наступила очередь кольца коленопреклоненных жриц задыхаться.
Кожа жрицы Ночи цвета слоновой кости была безупречна, как и прежде, но ее глаза – два темных колодца, были без зрачков и белков.
Улыбка ее, однако, была так же жестока, как и прежде.
Руины были слишком стары, чтобы иметь имя. Да и не то чтобы им подошло бы какое-то простое и короткое название, ведь они представляли собой не более чем несколько гладких, как масло, потрескавшихся каменных плит вокруг круглого основания давно исчезнувшего столба в папоротниковой глубине лесной поляны.
Девочки называли их просто «Место» и любили там играть – в основном потому, что дядя Эл запрещал, но также и по причине, стоявшей за его запретом: заклинания, произнесенные там, были «дикими перевертышами» и заставляли кожу светиться, как слабый лунный свет, ноги отрываться от земли в легком парении, а весь холод исчезать – даже в середине зимы. Снег никогда не падал на камни «Места», даже когда вокруг было полно снега.
Сейчас Голубка бездельничала там, в лунном сердце теплой летней ночи, лениво танцуя в воздухе со всей неспешной уверенностью семнадцати лет. Она растрачивала те немногие слабые заклинания, которым научил ее Эл, и наблюдала, как они вырываются из ее пальцев в виде распускающихся цветов, угрей и маленьких струй обжигающего пламени. Искусство пахло дождем, жалящим в ноздри, а кожа покрывалась колючками от его приливов.
– Высвобождение магии в Месте... опасно, – сурово нахмурившись, сказал ее высокий бородатый опекун.
На что Голубка показала ему язык, в направлении его невидимого, далекого присутствия.
Словно в ответ на ее грубость, знакомая фигура осторожно выскользнула из-за деревьев и присоединилась к ней. Она была стройнее ее, и стройнее Эльминстера Аумара, и предпочитала, чтобы ее звали «Шторм».
Длинные распущенные серебряные волосы сестры струились за ее спиной, словно каскад лунного дождя. Она подошла к краю камней, улыбнулась Голубке и весело объявила:
– Андур Марлестур дома.
– Ищет меня? В такое-то время? Дядя уже превратил его в лягушку?
– Нет, потому что он не делает ничего более романтичного, чем искренне спрашивает твое мнение о том, какие цветы понравятся его матери на день рождения. Он, конечно, забыл, и...
– Да, это было утром. И что же я отвечаю, учитывая, что меня там нет? Или Эльминстер ищет по лесу, а ты любезно прибежала за мной раньше него?
– Дядя Эл спокойно курит свою трубку и посмеивается над болтовней лорда Марлестура. А ты безжалостно дразнишь его, отчего бедняга Андур запинается больше обычного, и забавляешь дядю до того, что он задыхается от дыма.
– Я что?
– Кажется, я сказала, безжалостно дразнишь его, – ответила Шторм с напускным спокойствием.