– Поцелуй богини! – с отвращением произнесла Врасабра, отталкивая от себя это ходячее существо.
Голубка почувствовала, как в ней поднимается новая волна горя, когда она увидела, как ее Андур, пошатываясь, идет вперед, пытаясь помочь ей в последний раз.
Он не мог быть жив, просто не мог! Она тряхнула головой сквозь новые слезы, нашла один кинжал, потом другой и бросилась на Жрицу Ночи.
Та увидела ее и с рычанием развернулась, выставив когти...
И тогда Шторм, также шатаясь и неуверенно шагая вперед, словно кто-то толкал ее и одновременно держал, налетела на жрицу с одной стороны, а с другой в нее врезался бедный мертвый Андур.
Зажатая между ними, Врасабра упала единственным доступным ей способом: с беспомощным криком она упала вперед на поджидающие клинки Голубки.
Когти и кости заскрежетали в коротком исступлении, в результате которого Голубка застонала от боли, но Андур встал между ней и рычащей жрицей, стоя как щит. Когда агония отступила от Голубки, вместо нее она набросилась на него.
Прикусив губу от все еще мучительной боли, Голубка обняла своего мертвого возлюбленного и снова и снова вонзала кинжалы в то, чего больше не могла видеть.
Через некоторое время жрица издала тихий вздох, и клинки Голубки нашли только воздух.
Она выронила их, пошатнулась и попыталась упасть, но руки Андура отыскали и подхватили ее, сильные и нежные... и холодные.
Слезы ослепили ее и хлынули, как водопад. Холодно, так холодно...
Свет на ее лице был теплым и золотистым. Солнечный свет – полуденный солнечный свет. Голубка устало открыла глаза, напрягаясь от боли.
Но боли не было.
Как такое может быть? Она лежала на спине, обнаженная, но укрытая собственным одеялом. Снаружи?
Кто-то тихонько фыркнул рядом с ней – признак пробуждения, который показался ей знакомым.
Голубка повернула голову. Сонная Шторм потягивалась, как кошка. Лаэраль спала рядом с ней, в том же луче солнечного света. Все они лежали на поросшим мхом берегу возле дома, под своими одеялами, и длинная, знакомая тень лежала на одеяле Шторм.
Ее источник сидел на своем любимом пне и наблюдал за ними, на его лице играла грустная улыбка.
– Андур? – тихо спросила Голубка у дяди Эльминстера.
– Похоронен с честью. Его тело хорошо послужило мне, на то короткое время, когда оно было мне нужно.
Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и кивнула.
Эльминстер дал ей помолчать, пока она не была готова спросить что-то еще.
– Жрица Шар?
– Мертва и увезена далеко отсюда. Мать Тайн была не слишком довольна.
– Что случилось с Местом? – тихо спросила Шторм.
– Сметено заклинанием Лаэраль – и дикая магия, и все следы камней. – В голосе дяди Эла прозвучало восхищение.
Голубка вздохнула и откинула одеяло, чтобы посмотреть на себя. Как она и ожидала, от кровавых ран, которые должны были остаться, не осталось и следа.
– Ты исцелил нас, да и себя тоже. Плетение?
– Плетение, – спокойно подтвердил Эльминстер.
– Неужели... неужели так будет всегда? – спросила Шторм. – С помощью правильной магии ты можешь все исправить?
Дядя Эл посмотрел на нее долгим, ровным взглядом.
– Большинство порезов и тому подобного я могу излечить, шрамы и все такое. – Он поднял руку и прикоснулся ко лбу. – Здесь, наверху, шрамы гораздо труднее убрать. Так что не ищи себе проблем больше, чем хочешь принять.
Голубка увидела, как дрогнули веки Лаэраль, и поняла, что она очнулась и лежит, прислушиваясь.
– Значит, мой Андур ушел, – сказала она, сумев произнести эти слова без дрожи, – а мы все перепугались и, кроме того, испытали сильную боль. А ты позволяешь нам драться друг с другом и попадать в такие переделки и ничего не делаешь, чтобы остановить нас, хотя ты мог бы кричать у нас в головах и даже подчинить наш разум и заставить нас ходить, действовать и говорить так, как ты хочешь.
Она села, посмотрела на обеих сестер, потом снова на Эльминстера и добавила:
– Мы были для тебя настоящими маленькими сучками, снова и снова – и ты позволял нам это. Почему? Разве Мистра так приказала тебе?
– Нет, – ответил волшебник. – Так же, как я стараюсь не командовать вами тремя.
– Даже когда мы ввязываемся в неприятности?
– Да. Жизнь – это обучение, девочка, или это вообще не жизнь, а просто существование. И лучше всего усваиваются те уроки, которые ты усваиваешь сам, и усваиваются они труднее всего.