Девушка пожала плечами.
– Что же, я не страшусь риска, но пока не понимаю, почему существо колдуна пойдет против него.
Опять Мбугуа услышал невысказанный вопрос в ее словах. Он не осмелился рассказать ей вторую половину своего плана – о решимости вселить в существо собственную ненасытную душу Ка'Нарлиста, с воинственным стремлением колдуна к завоеваниям. Самая притягательная, но в то же время смутная надежда Мбугуа заключалась в том, что существо будет желать впечатляющее богатство Ка'Нарлиста и найдет способ овладеть им. Это не первый случай, когда сын изгоняет своего отца, и, наверно, не последний. Кроме того, у существа не будет той магии, которая была у Ка'Нарлиста, и его, в свою очередь, тоже можно будет свергнуть. Мбугуа не стал рассказывать об этом Сатаре, опасаясь, что колдун каким-то образом сможет прочитать это в ее мыслях. Он расскажет ей все, что можно, и помолится о том, что, если она его дочь, этого будет достаточно для нее, чтобы понять обо всем.
– Почему это существо не будет мстить, – сказал Мбугуа, – видя, как волшебник порабощает многих его родичей-вемиков? Узы крови сильны в клане. Разве ты не знаешь об этом?
Пальцы Сатары сжали дар отца и нащупали руну, которую он выгравировал на безделушке – руну, провозгласившую ее, ужасную тварь, порожденную колдовством мага, членом гордого клана вемиков. Ее глаза стали ясными, но в то же время свирепыми, когда они обратились к Мбугуа.
– Узы крови сильны. Я сделаю все, что ты просишь.
Вемик погладил ее щеку своей массивной рукой и глубоко опечалился, поняв, что это была первая ласка, он никогда раньше не предлагал ее своему, похожему на эльфа, ребенку.
Сатара крепко сжала руку своего отца. Затем она отступила назад, расправив плечи, словно готовясь к битве, ожидающей ее впереди.
Этот бурдюк пуст? Сказительство – занятие вызывающее жажду. У слушания тоже есть свойство иссушать горло, ты и твои близкие умеете хорошо слушать. Более благодарной аудитории, я редко встречал!
Моя уловка? Какая? Конечно же, группу эльфийских охотников-воинов сложно сравнить с одним вемиком-сказителем, даже если пьет он или нет. Такие подозрения не делают тебе чести, эльф. Как сказал бы мой дедушка: вор никогда не забудет запереть собственную дверь.
И разве я не дал клятву, что не буду сражаться, пока не расскажу всю историю?
О, очень хорошо, эльф! Ты обращаешь мою собственную насмешку против меня – ловкий прием! Да, я тоже обещал поведать вам всю историю, и я сделаю это.
Этой ночью обитатели замка колдуна вздрогнули, когда услышали песню шамана-вемика, принесенную им заунывным ветром.
Этот звук был им знаком. Они хорошо знали, что это означало: умерла еще одна жертва Ка'Нарлиста. И уверенность в том, что их очередь также может прийти в любой момент, закаляла их, пока они слушали ритмическое пение вемика. Но сегодня голос шамана казался каким-то бесконечно грустным и подрагивающим от сдерживаемого гнева.
Далеко под слушающим замком, Мбугуа пел душе Сатары, находящейся на пути к той гордой загробной жизни, которую ожидает каждый вемический воин. Но сначала он забрал с ее тела две вещи: пузырек с кровью, взятой из одной из ее многочисленных ран, и черную жемчужину, вибрирующую от души, столь злобной, настолько амбициозной и мерзкой, что это могла быть только душа Ка'Нарлиста. В этом шаман-вемик был уверен, так же, как уверен и в том, что истинная дочь его крови и ее душа лежала мертвой перед ним.
Это был успех. Позже, возможно, Мбугуа будет очень доволен. Но теперь было только глубокое горе, глубже, чем он ожидал.
Когда ритуал был закончен, и Сатара действительно ушла, вемик взревел, разметав всю свою ярость и тоску над равнодушным морем.
И далеко над ветреным берегом жители замка Ка'Нарлиста задрожали от страшного звука. У них было много поводов бояться колдуна; и тот факт, что он сам не боялся вемика, был самым главным среди них.
В родильной камере, стоны морской эльфийки смешивались с гулким пением шамана-вемика. Мбугуа присел рядом с неглубоким бассейном, где мучилась эльфийская женщина, мурлыкая и тихо напевая, помогая ребенку внутри нее появиться на свет.
Тело морской эльфийки напряглось, когда очередная сильная схватка, сжала ее округлый живот. Она изогнулась, ее рот раскрылся в вопле мучительного страдания. Мбугуа потянулся к воде и поймал младенца, выскользнувшего из ее чрева.