Его голова опустилась на каменный пол, глаза закатились, чтобы никогда и ничего больше не видеть.
Снаружи дома трижды прокричал ворон. Внутри из глубины подземелья донеслась странная музыка: значит, для кого-то поминки уже начались.
Младший и теперь уже бесспорный, как ему самому показалось, обладатель титула позвонил в колокольчик. Дворецкий Тумбс тут же возник на пороге.
— Уберите это, но обращайтесь с ним хорошо. Смерть стала искуплением для него. А может, для нас обоих.
Тумбс не произнес ни слова, но кивнул — и это означало полное понимание.
Юноша направился в гостиную. Он вошел в зал Зеркал — зал, откуда надлежащим образом были убраны все зеркала, отчего на панельных стенах остались пустые рамы. И там, предполагая, что находится в одиночестве, погрузился в размышления.
— Вот, именно то, о чем я говорил. Случись нечто такое в одной из моих сказок — а подобные вещи происходят постоянно, — неужели я стал бы немилосердно глумиться над этим? — Он ударил кулаком по стене, где некогда висело шестиугольное зеркало. — Что не так со мной? В чем причина? Что дало трещину?
Странное и суетливое нечто бормотало и шныряло под черными занавесями в противоположном конце комнаты, наверху, среди дубовых перекладин, под стенными панелями. Это нечто так и не ответило на его вопрос. А он и не ожидал ответа.
Юноша поднялся по главной лестнице, пересек полумрак залы и оказался у себя в кабинете. Кто-то, как показалось, рылся в его бумагах. Ему даже пришло в голову, что это определенно выяснится позднее вечером, сразу после собрания. Он сел за стол, снова окунул перо в чернильницу и продолжил писать.
VI
Упыри, воющие от голода и разочарования, набросились на дверь со звериной свирепостью. Но замки были прочные — оставалось надеяться, что петли не подведут. Что там ей говорил дровосек? Слова всплыли в памяти, и ей показалось, будто он сейчас совсем рядом: широкая мужская грудь буквально в нескольких дюймах от ее округлостей, запах мужского тела окутал ее, словно пьянящий аромат духов, и Амелия услышала его слова так ясно, как будто он только что прошептал ей на ухо: «Я не всегда был таким, каким ты видишь меня сейчас, девочка. В былые времена я носил иное имя и связывал свою судьбу с другим занятием, не то что ныне — собирать хворост вязанками. Так вот, в столе есть тайник, по крайней мере, об этом говорил мой дорогой дядюшка, когда ему случалось оказаться навеселе…»
Письменный стол! Ну конечно!
Она бросилась к старинному письменному столу. Поначалу никаких следов тайника обнаружить не удалось. Она стала открывать ящики — первый, второй, третий, наконец заметила, что один значительно короче всех остальных, вытащила его наружу, попыталась достать своей нежной белокожей рукой до задней стенки стола, нащупала кнопку, с горя нажала ее, что-то там открылось, и она почувствовала, что в руках у нее оказался тугой бумажный свиток. Амелия вытащила руку. Свиток был обвязан грязной черной тесьмой. Негнущимися пальцами она распутана узел и развернула свиток перед собой. Прочла, пытаясь пробраться к сути через частокол уже старомодного почерка и устаревших слов, — прекрасное лицо Амелии покрылось мертвенной бледностью, даже ее фиалковые глаза затуманились.
Стучали и скреблись уже с удвоенной силой. Недолго осталось, скоро они окажутся внутри, тут у нее не было никаких сомнений. Ни одна дверь не смогла бы сдерживать их вечно. Они проникнут внутрь, и она станет их добычей. Если, если… если только…
— Стойте! — закричала она, голос ее дрожал. — Я заклинаю вас, каждого из вас, и в первую очередь тебя, Князь Падали. Я заклинаю тебя договором, заключенным в былые времена между моим народом и твоим!
Звуки стихли. Девушка почувствовала, что все замерло в глубине этой тишины. Наконец раздался трескучий голос: «Договор?» — и дюжина жутких голосов, словно эхо, принялась повторять замогильным шепотом: «Договор…»
— Да! — ответила Амелия Ирншоу уже твердым голосом. — Договор. — Ибо свиток, давным-давно запрятанный свиток был нерушимым договором, заключенным в былые времена между хозяевами дома и обитателями подземелья. В этом документе описывались кошмарные обряды, связывавшие их друг с другом на протяжении столетий, — ритуалы крови, соли и того хлеще.
— Если ты читала договор, — произнес таинственный голос по ту сторону двери, — то знаешь, зачем мы пришли, дочь Губерта Ирншоу.