Что такого я сделал, Марри?
Чем больше я смотрел в небо, тем лучше начинал различать очертания скоплений за звездами. Надо было просто не смотреть прямо на них, делать вид, что рассматриваешь что-то другое, но при этом удерживать внимание краешками глаз, следить боковым зрением, и тогда вроде бы ниоткуда появлялись тусклые, бледные световые пятна и формы.
Если бы тут со мной был Марри, он наверняка прочитал бы мне лекцию о боковом зрении. При этом вид у него был бы самый восторженный, он никогда не упускал случая продемонстрировать свою крутизну, показать, что он умнее и лучше меня во всем.
Я почувствовал резь в глазах и потому отбросил все волновавшие меня вопросы. Я точно знал, что не хочу, чтобы рядом со мной сейчас был хоть кто-нибудь. Интересно – почему?
Над головой небо прорезали три ярко-желтых следа от метеоров, они летели рядом друг с другом. Похоже на след от кошачьих когтей, только уж слишком длинный.
Наверное, потом я заснул.
Очнулся я, так и не поняв, спал или нет, потому что небо оставалось здесь неизменным. Темнота, звезды и неясные формы за ними. Неожиданно я заметил, что на краю бассейна стоит маленькая девочка и смотрит прямо на меня.
– Трейси?
Она подошла ко мне по атласному покрытию, теперь я мог разглядеть ее в свете звезд – огромные глаза, мягкое и прекрасное лицо. Что было бы, если бы ты не уехала тогда, пять лет тому назад? Ничего. Твоя мама обнаружила бы, что мы встречаемся, переговорила бы с моей матерью, и нам запретили бы видеться – "на всякий случай". Мальчики и девочки в этом возрасте не должны проводить так много времени вместе.
Но что-то с ней не так.
Я спросил:
– С тобой все в порядке? У тебя нездоровый вид.
Она опустилась на колени рядом со мной, я заметил, что кожа ее блестит от пота.
– Что случилось?
Она ответила:
– Все будет в порядке. Мне пришлось еще кое-что в себе изменить, раз уж я оказалась здесь. Технические возможности здесь гораздо шире, чем на Зеленой планете. – Она дрожала.
– Ох, Трейси… – Я притянул ее к себе и закутал в свое одеяло. Она была горячая и вся какая-то вялая, обмякшая; но это был не жар – такое впечатление, что внутри у нее что-то нагревалось, от этого она и потела, а ночь вокруг казалась холодной.
Когда мне было лет пять, мой дед (который и умер-то в состоянии алкогольного опьянения) дал мне выпить стакан виски. Он еще очень смеялся, когда я спокойно все проглотил и даже не поперхнулся. Но потом я вот так же потел. Помню, мать тогда совсем с цепи сорвалась, она так ругала деда, как никогда раньше, но сделать ничего не могла. Я просто заснул тогда, а на следующий день проснулся, ощущая себя как шарик, надутый гелием и готовый вот-вот взлететь.
Она прижалась ко мне, обхватила руками мою грудь; ее пот стекал по моей коже, и я тоже начал дрожать.
– Все будет хорошо. Правда, – чуть слышно прошептала она. Ну и ладно.
Она сказала:
– Я нашла Землю.
Я неожиданно испугался:
– Хм-м-м…
Она продолжала:
– На самом деле не так уж и далеко. Не больше двухсот миллионов парсеков. На другой стороне следующего сверхскопления.
– И сколько времени нужно, чтобы туда добраться?
Я почувствовал, как ее лицо, прижатое к моей груди, изменило форму. Улыбается?
Она ответила:
– Это зависит от многих факторов.
– Например?
Она слегка сжала меня и задрожала еще больше:
– Ну, ты долетел до Зеленой планеты всего за несколько недель, поэтому и назад можно будет добраться почти так же быстро.
Черт побери. Мать. Школа. Марри.
И как же я смогу им объяснить, где я был все это время или кто такая эта маленькая девочка? Меня охватила волна ужаса. Когда я сойду на землю в долине Дорво, Трейси, моя Трейси, – а теперь она действительно моя Трейси, – вернется на тарелку и улетит?
Я услышал щелчок, а потом ее голос:
– Но на сверхдвигатели оказывает воздействие теория относительности, Уолли.
Я подумал о возвращении домой – вот я в своей старой задубевшей одежде появляюсь на пороге материнского дома на площади Стэггс. Наверное, уже март 1967 года? "Аполлон-1" уже, видимо, улетел. И еще мне придется второй год учится в одиннадцатом классе.
Ну и ладно. Марри все равно с ума сойдет от зависти.
Тут я спросил:
– Ну и что?
Еще щелчки.
– С тех пор как ты оставил Землю, прошло двадцать три года, Уолли. – Опять щелчки. – Часть времени затрачена на небольшие перелеты и остановки на планетах. – Еще щелчки. – Если я отвезу тебя прямиком домой, на это уйдет еще двадцать лет. – Щелчки. – А по космическому времени всего три недели.
Тут она принялась сильно дрожать, я только теперь понял, что это за щелчки: она так дрожала, что стучала зубами.
– Боже мой, ты больна!
Пот с нее лил ручьем, у меня вся грудь и живот были залиты ее потом, он стекал даже на атласное покрытие. Она сказала:
– Прижми меня покрепче, Уолли. Утром со мной все будет в порядке. Обещаю.
Я крепко завернул ее и себя в одеяло, стало теплее. Я так и сидел, уставившись в небо, а Трейси дрожала и стучала зубами, что-то шептала сама себе, иногда я даже различал отдельные слова, иногда мне казалось, что она говорит на каком-то иностранном языке.
Двадцать три года. 1989? А потом еще двадцать?
Высоко в небе медленно двигались звезды, старые садились, новые поднимались. Так я немного разобрался в направлении оси голубой луны. Метеоры сгорали в атмосфере – то один, то сразу два или три. Потом я вгляделся внимательнее и обнаружил источник дождя метеоритов. Туда, подумал я, и мы должны будем двигаться в межзвездном пространстве.
Один раз из ниоткуда появилось нечто, похожее на розовую луну Боунстелл, – сначала просто точка на небе, которая быстро разрослась в рябой шар, а потом снова исчезла.
Прошло немало времени, и Трейси понемногу успокоилась, перестала дрожать. Я решил, что кризис прошел. Я долго держался, но, несмотря на свое решение не спать до утра, охранять Трейси и помогать ей, я все же заснул.
Когда я проснулся, вокруг, конечно, было темно.
Я лежал на боку, а надо мной было звездное небо. Я обнимал Трейси, она прижалась спиной к моей груди, а я уткнулся лицом в ее затылок. Волосы, которые давно уже расплелись, щекотали мне нос. Пот уже не тек с нее ручьем, но волосы были какими-то жирными и пахли странно. Вначале они были совсем другими.
У меня, как всегда, была эрекция, даже сильнее обычного.
Жара у нее не было.
Кожа была прохладной и не потной, но и не сухой. Словно смазана маслом. Жирная, как и волосы.
И очень прохладная. Настолько прохладная, что…
Я почувствовал, как сердце колотится в груди.
О боже.
Какая-то она странная стала, словно поправилась, что ли. Стала мягче. Я…
Я протянул руку к ее груди, чтобы послушать, бьется ли сердце. У меня дыхание перехватило, я пытался подавить все мысли, но вот же – я так и знал. Что же мне теперь делать?
Она зашевелилась, глубоко вздохнула, а я замер. Она еще раз вздохнула, потянулась, потом снова свернулась клубочком, коснулась моей руки грудью.
Я прошептал:
– Трейси…
Голос у нее был хриплый, будто она очень сильно устала.
– Вот, Уолли.
Я прижал руку к ее груди и подумал: "Погоди, погоди немного…"
Она перевернулась, перевернулась на спину, посмотрела мне в глаза, ее собственные глаза блестели в свете звезд, зубы белой полоской выделялись в темноте.
– Ускоренное созревание. Да, я знаю, я еще не совсем выросла. Я не могу за одну ночь набрать такую массу тела, но приборы быстро сообразили, как сократить процесс.
Она взяла мою руку, стянула ее с груди и положила себе между ног, туда, где было так горячо и влажно.
– Теперь отступать некуда, Уолли.
Как ни странно, но я прекрасно знал, что нужно делать.
Мы по-прежнему сидели, обнявшись, у озера под звездным небом, но потом я так проголодался, что у меня даже закружилась голова. Я попробовал прилечь, но это не помогло. Идти назад к тарелке оказалось непросто – не потому, что трудно было уйти с волшебного берега, а потому, что Трейси тесно прижималась ко мне, и я постоянно спотыкался.